Рейчел Уорд - Числа. Хаос
Она награждает меня взглядом, в котором так и читается: «Заткнись» — яснее ясного, как будто она заорала мне прямо в лицо. Я и затыкаюсь. Сажусь на стул и притворяюсь, будто смотрю телик. Включен новостной канал, показывают разные сюжеты с разных вокзалов и станций по всему Лондону. По непроверенным данным, кого-то задавили в подземке. По городу распространяется паника.
— Я такого не хотел. Люди гибнут, когда пытаются уехать. Я не хотел!..
На экране — тротуар у станции «Кинге-Кросс». Кого-то несут на носилках, лицо закрыто.
— Господи! Так нельзя! Так нельзя!
— Адам, ты не виноват, — говорит бабуля. — Не вини себя.
Я вскакиваю на ноги:
— Как это «я не виноват»? Это я всех завел! Это из-за меня пол-Лондона хочет уехать!
— У них должна быть своя голова на плечах!
Два шага — и я уже возле бабули.
— Баб, замолчи, а? Замолчи! А вдруг все правду говорят и у меня просто в голове шариков не хватает? Вдруг я просто чокнутый, неполноценный? Первого ничего не будет. Только теперь люди гибнут, потому что пытаются сбежать от катастрофы, которой не будет!
— Успокойся, малыш, успокойся.
Чтобы она ни говорила, становится только хуже. Я думал, она все понимает, — так нет. Понимала бы — не советовала бы успокоиться.
— Не надо мне этого говорить! Это у меня в голове, баб. Во мне. Вся эта фигня. Я-то думал, я делаю доброе дело, а все обернулось хуже. Я так не хочу! Не хочу, чтобы все гибли! Почему они гибнут? Почему они гибнут, а, баб?
Она пятится от меня, но я уже не могу сдержать крик. Слишком много во мне накопилось ярости. Как будто пробку из бутылки вышибло.
— Баб, я их убиваю! Я! Я такого не хотел. Я…
— Адам, смотри. Смотри. — Это Сара. От ее голоса я сразу прихожу в себя. — Смотри, кого показывают.
На экране уже не «Кингс-Кросс», а премьер-министр.
— Боже, только не этот мордоворот, — стонет бабуля.
— Тс-с…
— От него и в первый срок не было никакого проку. Понятия не имею, зачем было избирать его на второй, — павлин и больше ничего!
— Баб, тише. Я хочу послушать.
Сажусь на подлокотник возле Сары.
— Британцы, я всегда обращаюсь к вам в канун Нового года, чтобы вспомнить минувшие двенадцать месяцев и встретить год грядущий. Я обращаюсь к вам и сегодня, раньше обычного, чтобы призвать вас к спокойствию. — Лицо у него красное, лысая голова блестит под юпитерами. — Я знаю, до вас дошли слухи, будто в Лондоне произойдет какой-то катаклизм. Я хочу заверить вас, что ничего не будет.
— На руки, на руки ему погляди! Так и пляшут. Врет!
— Баб, да помолчи ты!
— Это опаснейшие слухи, которые распространяют люди, мечтающие посеять панику по всей стране. Они не достигнут своей цели, и я могу заверить вас, что мы найдем виновных, и они испытают на себе всю мощь британского правосудия. У нас самые современные системы слежения в мире, самая умелая и опытная разведка. Для вашего спокойствия я объявил в стране чрезвычайное положение, а это означает, что все правительственные служащие в данный момент брошены на обеспечение вашей безопасности. Я настаиваю, чтобы все вы спокойно занимались повседневными делами. Лондону ничего не угрожает. Вам не нужно покидать столицу. Я сам буду сегодня здесь — на работе, на Даунинг-стрит, как обычно, — и завтра также. Лучшее, что вы можете сейчас сделать, — это сохранять спокойствие и вести себя благоразумно.
Канал снова переключается на новости. Бабуля тянется за пультом и отключает звук.
— Ему-то что, наверняка у него на Даунинг-стрит есть надежный бункер, — говорит она.
— Думаешь, его послушают?
— Понятия не имею. Кто-то же за него голосовал. Они, наверное, послушают.
У меня на сердце кошки скребут. В голове теснится миллион мыслей.
— Уже и не знаю, чего я хочу: чтобы все уехали или чтобы остались.
— Мы хотим, чтобы все уехали, правда? Вы же сами видели. Вы с Сарой. Вы видели, что будет. Вы не сумасшедшие. У вас дар. Вам дали шанс изменить людские судьбы. И вообще, милый, ты тут уже ничего не сделаешь. — Она фыркает. — Ты выпустил джинна из бутылки. Теперь тебе его не удержать.
Сара немного выпрямляется.
— Они найдут виновных, — цитирует она премьер-министра. — Виновные — это мы, так ведь?
— Мы и Нельсон.
— Что они сделают? Что они сделают с нами?
Вопрос повисает в воздухе — и тут кто-то колотит в дверь. Сара ахает. Бабуля ругается, я закрываю глаза. Что еще? Что теперь? Вот бы все разом кончилось…
— Откройте! Полиция!
— Вот зараза, придется открыть. Адам! — говорит бабуля. — Впусти их, пока они дверь не выломали.
Поднимаюсь на ноги, вешаю цепочку и приоткрываю дверь так, чтобы было видно, кто там. В нашем садике стоит с полдюжины полицейских в форме.
— Адам Марш? — спрашивает тот, что спереди.
— Я, — говорю.
— Откройте, пожалуйста.
— А что?
— Откройте, сэр.
Прикрываю дверь, снимаю цепочку. Я уже готов открыть дверь как полагается, но тут ее с силой толкают мне в лицо, и чья-то рука хватает меня за запястье и защелкивает наручник.
— Какого дьявола?!
— Адам Марш, у меня имеется ордер на ваш арест по обвинению в убийстве Джуниора Дрисколла шестого декабря две тысячи двадцать шестого года.
Сара
Его берут и уводят — и все. Вэл едет с ним, а я остаюсь одна. Мне и так было худо без Мии, даже когда все были дома, но одной в десять раз хуже. Некоторое время я тупо сижу, потом бреду в кухню — может, надо там что-то прибрать, но там все чисто и аккуратно. Вытряхиваю в мусор пепельницу Вэл, мою, вытираю бумажным полотенцем.
Телевизор в гостиной показывает то же самое. В Лондоне паника и массовое помешательство, все покидают дома, критикуют правительство, полицейских не отпускают с дежурств, армия в боевой готовности. Про Адама уже почти забыли, масштаб другой, хотя в новостях мелькает ролик, где его арестовывают и конвоируют через садик Вэл под безмолвными взглядами армии садовых гномов.
Оставляю телик включенным и иду наверх, захожу в комнату Адама. Чувствую себя полным ничтожеством. Не знаю, где Мия. Не знаю, что происходит с ней и с Адамом. Шагаю из угла в угол, отталкиваюсь от стен, потом начинаю бить в них кулаками и кричать.
Не знаю, долго ли длится припадок. Я потеряла голову, совсем потеряла. Утратить контроль над собой очень страшно, а теперь мне уже не остановиться. В какой-то момент я хватаю стул у двери и швыряю его. Стул ударяется в стену, спинка отламывается. Я мечусь, машу кулаками, визжу, пока адреналин не кончается, и тут я понимаю, как это жалко — какая я жалкая.
Падаю на пол у кровати, прислоняюсь к тумбочке. Она больно впивается в спину, но у меня нет сил пересесть. В горле саднит от визга. И какой в этом смысл, спрашивается? Чего я добилась? Все это не приблизило меня к Мии ни на сантиметр. Она неизвестно где — без меня. Скучает ли она по мне? Заметила ли, что меня рядом нет?
