Татьяна Мудрая - Злато в крови

— Ну… вечные рыцарские игрища, — ответила женщина. — Мы состязаемся со слепыми стихиями и самой смертью — этим главным козырем, который кроет все остальные. Мы движем владыками, как фигурами в шахматах. Это истинная правда. Правда, но чушь. Мы властвуем, но…Знаете, как мы оберегаем себя от жажды властвовать? Я ведь не говорила?

Грегор покачал головой.

— Чем весомее сила, чем выше пост, тем суровее ответственность. Большинство так называемых простецов, то есть сочувствующих нам, околачивается на периферии и рискует не более чем обыкновенный хороший человек, попавший в сложные обстоятельства. Воинам Оддисены, так называемым стратенам, и стоящим над ними простым доманам приходится блюсти себя куда строже, но на уровне всем понятной морали. Однако за то, что для них в порядке вещей, — известное малодушие, к примеру, или обыденная ложь во спасение, — игрок более высокого разряда может поплатиться едва не головой. Дела высших доманов, а также легенов — это интеллигенты, что куда выше военных по месту в иерархии, — решает суд наших Старших. Только магистр, глава Оддисены, которого выбирают далеко не всегда, неподсуден, но тем он сам к себе строже.

— Хорошенькие игры, — усмехнулся Грегор, — И находятся охотники в них играть?

— Премного, уверяю тебя. Мы — те же самураи в душе: чем круче, тем веселей.

— Но это игры всерьез, — Римус в упор поглядел на нее. — Ради вашего понятия морали, истины — и красоты?

— Последнее важнее всего, — улыбнулась она. — Сказать вам нечто вроде притчи? Ролан!

Я сидел за столиком, потупившись и гипнотизируя себя его мозаичными разводами, и оттого вздрогнул.

— Да?

Ты, кажется, знаток современной живописи. Был такой шедевр: портрет дамы на холсте отражается в двух десятках малых зеркалец, поставленных под разными углами. Где щека, где прядь волос, где глаз, где пояс, где колено, где кончик туфли… Но зритель безошибочно видит всю женщину как она есть, причем образ этот — более полный, более истинный и значимый, чем если бы его нарисовали без причуд. Помнишь?

— Нет… Да, но не скажу, чье это.

— Братство Расколотого Зеркала, — повторила Карди со вкусом. — Вот как Оддисена видела судьбу своей великой земли, своего времени — и земного пространства-времени вообще.

— Оттого здесь всё… так странно, — заметил Грегор.

— От слова «странный» в русском и английском языках образовано слово «странник». Ключевое для понимания. Ибо сказано Пророком, что по этой земле лучше всего проходить, как незнакомец, странник или пилигрим.

— Теперь моя очередь говорить, — вмешался я. Римус посмотрел на меня с гневом, а старуха улыбнулась:

— Ты в своем праве, сын.

— Твой силт. Почему все здесь так боятся, что ты его откроешь? Даже твой соратник Хорт.

— Значит, открыть, — проговорила она. — Ну так смотри.

Она взяла высокую крышечку двумя пальцами и чуть повернула — даже с моей вампирской реакцией я не уловил секрета. Купол откинулся и повис на петле, а потом упал наземь.

Огромный изумруд чистейшей воды сиял, всеми гранями как бы выступая из оправы.

— Это не самое в нем интересное, — сказала Карди. — Тут где-то была менора со свечами, найдите и зажгите кто-нибудь, а то искать еще и спички мне не хочется.

Семисвечник оказался далеко, в глубине одной из настенных полок. Я слегка напряг свой Дар и возжег священный иудейский огонь.

— Смотри еще.

Я ахнул от сладкого ужаса: передо мной был пурпурный рубин очень глубокой окраски.

— Уральский александрит, — усмехнулась женщина. — Редкостной величины, они, как правило, невелики размером. Камень пророков и безумцев, дарующий им вспышки озарения. Двойственность окраски связана с двойственностью крови, артериальной и венозной. Это моя личная эмблема — и мой магистерский знак.

Я взял ее руку в свои; как-то так вышло, что мы стали передавать ее по кругу, как дароносицу, от меня к Римусу, от Римуса к Грегору и обратно. Зажигали то верхний свет, то нижний.

— Налюбовались, — наконец, сказала она. И убрала руку себе на колени.

— Теперь, по справедливости, мой черед, — сказал Римус. — Что там был за намек на сомнительного качества подарки всем нам троим?

— А теперь, кажется, еще и дамам, — вздохнула Карди. — И, возможно, куче всякого прочего народа. Грегор, ты не объяснишь за меня? Ну, на камею свою погляди.

— Оборотни, — выдохнул он. — Все мы станем оборотнями?

— Похоже на то. Но, думаю, не скоро и не сразу.

— Про что это вы? — забеспокоился Римус. — Какие оборотни?

Он повернулся ко мне, пытаясь прочесть в моих глазах большее понимание происходящего.

Старуха тем временем зачем-то налила остальные три пиалушки. От рук ее, танцующих и наколдовывающих, нельзя было оторваться, как давеча от одного ее камня. Нет, напрасно мы отказывали ей в умении очаровывать…

— Пейте все трое! — вдруг скомандовала она.

Мы и выпили хором. И не умерли. Только нестрашно обожгло внутри, и жар поднялся назад к ноздрям, будто мы собрались выдохнуть ими пламя.

— Вот это самое, — ответила она. — Люди. Ваша клятая Прародительница Акаша раздала вам всем яд, а я пробую отыскать противоядие. На вас лежит ваш собственный первородный грех, я же показываю, как его можно снять. Вас одели в непроницаемую и неизменную броню, а я пробила-таки в ней щелочку.

— Значит, тогда ты говорила не об одной себе, — сказал Грегор. — Мы будем превращаться в людей, какими мы были раньше, ровно в полдень. Серебро поможет нам почувствовать самый момент перехода. Мы будем стареть?

— Я-то даже молодела сначала. Хотя да, наверное, постепенно все мы изменимся. Но не умрем.

— Ладно, — сказал он, — справимся, как ни то. Ничего более не остается.

Мы еще посидели, глядя на огонь в канделябре и трогая кувшин, будто не веря себе.

— Последнее, о чем никто из вас, таких записных эстетов, отчего-то не заикнулся, — наконец заговорила она. — Статуи Рук Бога.

— Они здесь, — произнес Римус.

— Причем на этом самом уровне. В Зале Собраний. И мы все туда пойдем.

Карди выбросила из стенного шкафа, скрытого в стене (я подивился, сколько же тут тайников) четыре коротких плаща, совершенно одинаковых по цвету и покрою.

— За эти накидки моих с Данилем ребят называли «бурыми псами Кардинены». Сойдут для такого случая: не в одних же трико идти.

И мы вышли — четверо мушкетеров, может быть, кавалеров эпохи Ренессанса, в лосинах, сапогах и коротких мантиях с капюшонами.

По пути Карди объясняла нам, что, по преданию, Зал начали создавать с небольшой ямы в вершине горы, потом велением Божьим наткнулись на большую каверну. По другому преданию, сами Статуи-в-Вуалях уже были там, выточенные водой в виде двух едва оформленных глыб из мрамора разного цвета, уже водруженных на постамент. И подтверждено точными историческими документами, что во время, непосредственно идущее вслед за правлением короля Карла Второго в Англии, один-единственный скульптор снял с Терга и Терги (так стали именоваться Руки Бога) вуали и придал им окончательный и нерушимый облик; это было его шедевром и одновременно лебединой песней.