Позор рода, или Выжить в академии ненависти - Анастасия Милославская

Вдруг замечаю на комоде рамки с фотографиями. Никогда не думала, есть ли у Вудс родственники. Она такая злобная, просто жуть. Но ведь у всех есть родня?

Делаю пару шагов вперёд и смотрю на фото. Мои глаза удивлённо расширяются.

Вудс здесь выглядит куда моложе и красивее. Ей лет тридцать. Она не такая худосочная, как сейчас, её волосы чёрные и густые. А на лице счастливая улыбка. И глаза… они светятся тем мягким светом, который бывает у влюблённых женщин. Видимо виной тому импозантный мужчина лет сорока пяти, который держит её под руку. Нашивка на его камзоле… она кажется знакомой. Я инстинктивно подаюсь вперёд и касаюсь пальцами прохладной рамки. Щурюсь вглядываясь в изображение. О Великие Легенды! Он же…

— Корнуэл когда-то был ректором Кристальных Пик, — вдруг раздаётся глухой голос позади меня.

Сердце ухает в желудок, ноги становятся ватными. Я резко оборачиваюсь, готовясь к худшему, ведь я вторглась в чужое личное пространство. Но не вижу угрозы в глазах Вудс. Она стоит в дверях, держа в руках серебряный поднос с пузатым чайником, двумя чашками, пиалкой с мёдом и странным предметом, напоминающим шар.

Кажется, она не злится… ух!

— Ваш муж? — я убираю руку от рамки и разворачиваюсь к собеседнице.

— Да, мы были истинными, — в голосе Вудс слышится не только любовь, но и застарелая боль, она ставит поднос на небольшой столик и поворачивается ко мне. — Познакомились, когда я пришла сюда устраиваться на работу и вот… метка.

Сказать, что меня шокирует то, что она сказала, это ничего не сказать! Я ведь никогда не задумывалась о том, что в душе у мегеры Флоренс Вудс. Она воспринималась мной как неотъемлемая и крайне неприятная часть академии. Она была просто той, кого надо избегать.

Глава 17.6

— Ого, должно быть, вы были очень счастливы, — улыбаюсь я.

— Были, — бурчит Вудс. — Иди сюда.

Я делаю, что велено, и наблюдаю, как она берёт шар, проводит по нему пальцами, тот издаёт тихий свист, а затем Вудс направляет его на меня. Несмотря на то, что угрозы нет, я всё равно внутренне напрягаюсь. Но через мгновение успокаиваюсь, потому что меня окутывает теплом: одежда высыхает моментально, волосы слегка потрескивая взлетают в верх, пушась и электризуясь.

— Ах! Ничего себе, — смеюсь я, пытаясь поправить причёску, но ничего не выходит. Волосы всё равно будто пляшут в воздухе.

Вудс улыбается в ответ тонкими сухими губами:

— А то! Хорошая вещь, полезная. Правда обычно ей греют еду, но годится и для такого.

Мы смотрим друг на друга, вот так просто, с улыбками. Кто бы мог подумать, что мегера может улыбаться мне? Чувство неловкости появляется внезапно. Я отвожу взгляд, а Вудс суетливо бросается к чашкам и разливает горячий напиток, позвякивая посудой.

— Садись, — приглашает она и даже подвигает Сладусика, давая мне место.

Я аккуратно сажусь на краешек и кладу руки на колени. Пахнет крепким чёрным чаем и свежим лимоном. Запах цитруса возвращает меня в детство. Папа всегда любил именно такой чай.

— Сколько ложек мёда? — спрашивает Вудс, выжидающе глядя на меня.

Странное чувство овладевает мной. В груди разливается что-то светлое, не поддающееся описанию. На глаза наворачиваются слёзы, которые скрыть не выходит. Думаю, сказывается усталость.

— Эй, ты чего? Не буду я тебя ругать, — Вудс подаётся вперёд и вглядывается в меня с хмурой тревогой.

— Просто… — я закусываю губу и одним движением вытираю предательскую влагу. — Почти никто не был ко мне добр. Никто не поил чаем, не клал мёд в чашку. У меня только подруга, да профессор — старый друг отца, который не упускает случая напомнить, что я ни на что не годна. Да, он помогает, но именно вот такого участия ко мне мало кто проявлял. А насчёт мёда… мне две ложки. Извините.

Я заканчиваю и потупляю взгляд, думая, что выгляжу идиоткой. Нашла перед кем нюни распускать. Видимо, даже такая грубоватая забота сегодня меня подкосила. Слишком многое на меня навалилось.

Вудс тяжело вздыхает и садится рядом. Осторожно протягивает мне в руку оранжевую фаянсовую чашку, в которую предварительно кладёт две ложки мёда.

— Мешай, — командует она. — А я пока себе сделаю.

Я послушно принимаюсь размешивать мёд, слегка постукивая ложкой. Аромат умопомрачительный, вкус наверняка тоже. Слюнки уже почти текут.

Вудс наливает себе чаю, бросает туда тонкую дольку лимона, а затем также кладёт мёд.

— Тоже люблю две, — ворчливо поясняет она.

Я киваю и поспешно добавляю:

— Не обращайте внимания на мои слова. Попью чай и уйду. Уже согрелась.

Вудс ничего не отвечает, делает глоток чая, довольно щурится, а потом поворачивается ко мне:

— Разве о тебе не должны заботиться родственники? Разве ты не наследница? Почему говоришь, что никто к тебе не был добр? И вещи твои… я ведь помню, что они явно старые и дешёвые.

Ну да, ведь она вывалила мои потрёпанные шмотки прямо в первый же день, когда мы прибыли. И даже трусы успели рассмотреть все первогодки.

— Тебя так наказали за плохое поведение? Учат уму разуму? — допытывается Вудс. — Я читала твоё дело мельком.

— Может и наказали. Так было всегда. После смерти отца. Я просто не нужна никому.

Вудс тяжело вздыхает:

— Я тоже сирота, у меня только младшая сестра, но мы почти не общаемся, так уж сложилось. Корнуэл был моей семьёй. Когда он умер, всё изменилось. У меня больше никого нет.

— Сожалею, — произношу я. — Мне знакомы ваши чувства.

— Дочь одного влиятельного дракорианца забеременела от старшекурсника, и у мужа начались проблемы. Её приняли на год младше… несовершеннолетняя была, это сыграло свою роль, позволило им обвинить Корнуэла. На него давили, винили в том, что не доглядел, а как тут доглядишь? Академия огромная! Тогда адептов было почти шестьсот штук. А муж был старше меня на пятнадцать лет… сердце было слабое, и вот однажды я нашла его в ректорском кабинете, — Вудс смотрит перед собой в пустоту, пальцы, держащие чашку, подрагивают. — Я сама была беременна. Мне было тридцать пять, ребёнок был поздним и… родиться моему малышу было не суждено. Уж слишком я тогда перенервничала.

От её слов внутри всё переворачивается. Я утыкаюсь носом в чашку и делаю глоток ароматного чая. Приторная сладость растекается во рту, но я едва чувствую её. Лишь горечь оседает внутри, жжёт раскалённым железом.

Когда убираю чашку на столик, мы с Вудс встречаемся взглядами.

— Раз вы смогли пережить это, то вы невероятно сильная, — сочувствующе улыбаюсь я. — Вашего