И.О. Древнего Зла, или мой иномирный отпуск - Алиса Чернышова
Да уж догадываюсь.
— …Мне бы и в голову не пришло, честно скажу — давно уже не сталкивался с истинными светлыми. Думал, парень будет убивать злобное зло направо-налево, слушать чужие похвалы, сиять в ореоле славы, жить в своё удовольствие, черпая силу чуть ли не руками… Но я не ожидал, что он на полном серьёзе верит, что светлые — это на самом деле добро.
20
После мы пару мгновений посидели в молчании.
Я поймала себя на том, что испытываю к мастеру Лину (как, интересно, его хоть зовут на самом деле?) нечто среднее между жалостью и восхищением. Что, честно говоря, чрезвычайно нестандартный набор эмоций.
Мальчишка, надо отдать ему должное, не перестаёт удивлять.
Одного не могу понять…
— Но как он оказался, из всех мест на свете, именно здесь? — уточнила я с некоторым удивлением. — Почему они прислали именно его?
Как ни крути, политика светлых миров по отношению к мирам-донорам бывает… сомнительной, Тьма свидетель. Такова жизнь, что политика не может не быть сомнительной, светлый ты там, тёмный или оранжевый в фиолетовую крапинку.
Как там они изволят говорить?
В каждой клетушке свои ловушки?..
Нет, как-то иначе.
Не важно.
Сам факт: да, по отношению к донорам политика светлой стороны бывает сомнительна. Но суть вот в чём: они и сами это понимают, по крайней мере, верхушка. И понятно, что на каждый чих у них имеется добронравное объяснение (ибо высшее благо, большой план и бла-бла-бла), но того, что под шелухой всех этих объяснений методы порой пованивают, не станет отрицать никто, у кого есть глаза. Потому никто в здравом уме не станет отправлять на должность надсмотрщика… То есть нет, простите, наблюдателя… Непонятно кого. И уж точно не молоденького совсем мальчишку, верящего в добро, да ещё и связанного с кем-то вроде Баела.
И тогда внимание вопрос: как их угораздило вообще?
— А тут просто у нас налицо треугольник идиотизма, в котором все углы тупые, — пожал плечами Бэл. — А ещё тут замешана, прости что поминаю всуе, любовь.
— О как, — это на самом деле было внезапно.
— Давай я тебе сказку расскажу, — хмыкнул Бэл. — Точнее, учитывая коленкор, историю про историю в истории… Спятить можно, но жизнь у нас такая, что все, кто выжить хотел, и так уже давно спятили. Чтобы мимикрировать. А история… Конкретно эта начинается в одной клинике, специализирующейся на определённых болезнях у детей. Встретились там однажды мальчик и девочка, оба в том возрасте, когда у многих человечков уже просыпается интерес к этой вашей любови. Во времена, которые помним мы, на этом этапе человечков начинали женить или выдавать замуж. Не всегда хорошо кончалось, но это уже издержки… Нынче в большинстве локаций, нам с тобой известных, такие повороты всё же не приняты, что даже на мой вкус таки к лучшему. В наши дни человечки в таком возрасте красят волосы в забавные цвета, начинают, не знаю, засматриваться на окружающих, представлять учителей голыми, смеяться над дурацкими шутками, бледнеть, краснеть, потеть, обмениваться записками с одноклассниками… Ну ты знаешь, как оно бывает.
— Понятия не имею, — ответила я вполне честно. — В моём подростковом возрасте я сначала была слишком озабочена тем, чтобы семья не сдохла с голоду, чтобы лавка не закрылась, чтобы отец спьяну не сломал сестре руку, лучше уж мне… И всё такое. Потом был отбор, и я больше волновалась о том, подействует ли магия, ответят ли боги на молитвы и не сорвётся ли раньше времени престарелый царёк-психопат. Мои мысли о любви плотской сводились к тому, как её перетерпеть и не сблевать. Потом я стала королевой, но у меня была куча-мала политических противников, и гарем супруга-овоща, который надо было куда-то деть, и выходящая из-под контроля магия, и подступающее со всех сторон безумие… Короче, я понятия не имею, как оно бывает. И при чём тут записки.
Баел махнул рукой.
— Ну не начинай! Ладно, да, глупость сморозил. Но ты ж всякие там книги-фильмы о подростковых проблемах смотрела-читала? Малявок со стороны видала? Ну вот оно! В общем, прими как данность: многим человеческим детёнышам, не озабоченным вопросами выживания, тёмной магией и властью, в этом возрасте понемногу становится интересно, что там, чего и как устроено с этой вашей любовью. Им уже хочется в кого-нибудь влюбиться там, глазки построить, выбрать себе ну-очень-красивого кумира и вздыхать о нём по ночам… Как правило, не больше этого. Но тем не менее, важный этап взросления, не хухры-мухры… И эти детки, о которых сказка, исключением в общем-то не были. Только вот влюбляться им было не в кого; обучались оба на дому, приходящие медсёстры и учителя были не то чтобы красавцы, а вздыхать по актёрам, которых ни разу в жизни не видел, не каждый может. Ну а потом детишки встретили друг друга; оба были примерно одного возраста (девочка чуть старше), оба застыли между жизнью и смертью… Оба любили книги. Читать, а девочка — ещё и придумывать. По ночам, когда состояние позволяло, они прятались в кладовке, и при свете фонарика девочка рассказывала истории… Например, о прекрасной деве Фаэн, которая может ходить, и бегать, и колдовать, которой всё по плечу, которая непогрешима и сильна… О борьбе добра и зла. И о великой любви, ради которой, ни много ни мало, рухнет целый мир. Потому что, ну кто ж в таком вразрасте и таких обстоятельствах стал бы мелочиться, а?
Ох.
Ох, дерьмо.
— Ты прав, тут нечему удивляться… И что же там за любовь такая, позволь спросить?
Баел хмыкнул и перекинул мне книженцию.
— Прочти на досуге. Примени заклятие вариативности, я позаботился, чтобы там же можно было прочесть и изначальный вариант.
— А вариантов несколько?
— Да, несколько. Один тот, первый, из кладовки; второй — который она придумала после смерти своего друга и который её любящая семья издала после, построив на трагедии неплохую рекламную кампанию. Люди любят покупать трагические истории.
— Так девочка тоже мертва…
— Ну, она почти дотянула до двадцати. В
