Отверженный принц - Ольга Олеговна Пашнина
Но было весело. Особенно когда я попробовала странную серебристую жижу – это оказалось нечто похожее на ряженку со вкусом жженых орехов. Ряженку я любила, папа часто покупал ее в русском магазине, а вот орехи ненавидела всеми фибрами души: они застревали в зубах и падали в желудок неперевариваемым кирпичом. Поэтому сочетание этих продуктов я восприняла как личное оскорбление.
Улицы Мортрума в этой части опустели. Где-то в центре наверняка еще теплилась жизнь, народ тусовался и общался, но в этой части все замерло. Мне не хотелось идти домой, почему-то казалось, стоит переступить порог особняка, как магия, спасшая вечер, рассеется. И наступят мрачные будни.
– Как выглядит Виртрум? – спросила я, вспомнив, что суд над Харриетом и Шарлоттой стремительно близится.
– Город в небе. Что-то типа скал, в которых живут балеопалы, но парящих над Стиксом. На скалах – замок, похожий на Мортрум. В Виртруме живут только судьи и их помощники. У стражей есть допуск на сопровождение, но без душ вход туда закрыт. Поэтому тебе нужна Ева. Раньше она была главой судей.
– А потом ушла?
– Ага, – коротко ответил Дэваль, и мой план ненавязчиво проверить историю Риджа провалился.
Не сговариваясь, мы остановились у перил набережной. Я, задрав голову, рассматривала небо в бессмысленной надежде увидеть хоть одну маленькую звездочку.
– Решила, на чью сторону встанешь на суде?
– Нет. Не знаю. Неправильно заставлять выбирать, в их истории нет злодея и героя. Это всего лишь две запутавшиеся души.
– Аргумент красивый, но вряд ли он впечатлит судей. Придется выбрать.
– Знаю. Но буду оттягивать этот момент так долго, как смогу.
– Ты давно не каталась.
– Стикс давно не замерзал. У Самаэля нет времени на то, чтобы замораживать для меня лед.
– Не только Сэм так умеет.
Обернувшись, я увидела стремительно замерзающий Стикс. Прямо на наших глазах река покрывалась корочкой льда, разрисованной морозными узорами.
– У меня нет коньков.
– Хорошо, что я захватил.
Он показал куда-то вдаль, где у спуска к воде виднелись прислоненные к перилам коньки. Я попыталась вспомнить, как не заметила их в руках Дэваля, пока мы шли, и поняла, что их не было!
– Ты что, оставил здесь коньки без присмотра?!
– За ними присматривал я! – раздалось откуда-то снизу.
Перегнувшись через перила, мы увидели на льду Дара. Неуклюже переставляя ноги, он пытался делать «фонарики», которые я показывала в прошлый раз. И выглядел совершенно безмятежно счастливым.
– Вы что, все в этом участвовали?! И где ваш старшенький? Сидит в кустах и ждет, что мы начнем драться?
– Нет, он назвал нас придурками и сказал, что не будет участвовать в глупой затее. А еще – что ты откусишь нам головы и он даже не станет тебя наказывать.
– Ого! Исторический момент! Жаль, что он будет все отрицать.
– Так ты будешь кататься? Или я зря с этим, – он кивнул на лед, – возился.
Буду ли я кататься? Да это риторический вопрос!
Дар сдулся быстро, уже через полчаса запросил пощады, выполз со льда и отправился восвояси. Наверное, ему было скучно со мной. Я сегодня не была настроена работать тренером. Мне хотелось снова испытать ощущения скорости, свободы, скольжения.
И порисоваться – чего уж там – тоже хотелось.
Я знала – почти чувствовала, – что Дэваль внимательно наблюдает. И, наверное, так не держала линии даже в лучшие сезоны в карьере. Если бы тренеры видели, с какой легкостью я захожу в прыжки и вращения, они смахнули бы скупую слезу гордости за ученицу, раскрывшую таки талант.
Ни с чем не сравнимый звук, с которым лезвие рассекает лед, напоминал о счастливом времени, когда второе место казалось трагедией, а все мечты сводились к олимпийским кольцам и мировым турнирам.
Когда я в себе это потеряла? Когда перестала быть девочкой, прыгающей сальхов с вытянутыми к небу руками? Когда в последний раз чувствовала, как внутри все замирает от восторга в миг, в котором вращение набирает обороты? Когда ты ловишь этот баланс, точку равновесия – и физика все делает сама, поймав начальный импульс?
Я давно перестала быть девочкой, которая катала программу о потерянной принцессе или образ Жизель в легком светлом платьице. Превратилась в Аиду Даркблум, мертвую девушку, рисующую на льду куда более мрачную и грустную историю.
Историю о том, как девочка перестала быть собой.
Остановившись, поняв, что сил больше нет ни на один прыжок, я подумала, что однажды наберусь смелости, научусь по желанию пробуждать доставшуюся от Вельзевула силу и попробую тройной аксель. Прыжок, который в детстве был недосягаемой мечтой, отделявшей меня от серьезной борьбы за медали, теперь стал обычной целью. Жаль, что для этого пришлось умереть и оказаться дочерью иного.
Рядом на лед что-то упало.
Присмотревшись, я увидела игрушку. Небольшого дельфина, наверняка купленного в каком-то сетевом магазине. Самую обычную игрушку, вдруг напомнившую о часе, проведенном у края скалы, возле бескрайнего океана чужого мира.
– Это что? – Я обернулась, подняв дельфина.
Дэваль тем временем спустился на лед, остановившись в нескольких метрах от меня.
– В твоем мире после выступления на лед кидают игрушки. Я знаю, мне рассказали.
– Папа всегда кидал. На соревнования юниоров не собираются зрители. Только судьи да близкие фигуристов. И он всегда приносил с собой игрушку и кидал мне на лед, как взрослой фигуристке. Я чувствовала себя Евгенией Медведевой, не меньше, когда ехала за игрушкой и, держа ее, возвращалась к тренеру. Иногда его даже ругали за то, что превращает соревнования в балаган. Но он все равно приносил.
Я подъехала еще и затормозила слишком близко. Но солгала бы, если б сказала, что случайно. От Дэваля – на контрасте со льдом – исходило тепло.
– Спасибо. Точно не хочешь, чтобы я научила тебя кататься?
Голубые глаза опасно потемнели. Кажется, в их оттенках – все его эмоции.
– Хочу поцелуй.
Я покачала головой.
– Нельзя.
– Вокруг никого нет.
– Дело не в окружающих. Отодвигая границы допустимого, можно пересечь черту, за которой наш личный ад.
– Через несколько дней тебя представят официально. Я не такой, как твой отец, Аида. Мне не хватит решимости бросать на твой лед игрушки и дальше.
Поднявшись на зубчики, я коснулась его губ своими, чувствуя, как по телу разливается тепло. Ладонью коснувшись груди Дэва, я смогла решиться лишь на бесконечно долгое, но все же почти невинное соприкосновение губ.
Как будто то, что мы не целовались по-настоящему, сделало нас менее безумными.
***
– Ты так и будешь меня избегать?
Вельзевул услышал ее шаги уже давно, но не шевельнулся. Бесконечная стена Предела мерцала перед его взором, сбивая с мыслей о реальности. Одна из причин, по которой он здесь, – это способность границы между мирами заставить забыть обо всем, что не
