Парфюмер для демона, или Невеста с секретом - Юлия Удалова
И вот сейчас глава верховных демонов хотел с помощью него проверить Катажину…
Его новоиспеченной жене объяснили — она должна прикоснуться к этому предмету.
Просто прикоснуться. Всего-то!
Но Форас видел, как что-то мелькнуло в ее фиалковых глазах.
Страх… Неужели страх? Она боится…
Конечно же, она боится того, что сейчас происходит, и того, что должна испытать на себе силу этого чужеродного устройства.
Только за один ее страх Форас готов был положить всех, кто находился сейчас в этом подземелье — от молчаливых охранников до самого главы верховных демонов!
Но не успел он вскинуть руки, чтобы выплести разрушительную магию, как Катажина коротко взглянула на него и сунула кисть под купол.
Тонкие пальчики девушки прикоснулись к гладкой зеркальной поверхности кирпичика.
Астарот хищно подался вперед.
Форас знал, что он не откликнется. Он был уверен в этом, как никогда. Жизнь был готов поставить на это…
И все-таки с трудом сдержал выдох облегчения, когда… ничего не произошло.
Стеклянный купол, который защищал Инферно от воздействия чужого предмета, и за столько лет по-любому впитал его ауру остался глух так же, как и сам чертов прямоугольник.
Не вспыхнул, не загорелся, не дал понять, что чувствует в Катажине часть иного, нездешнего мира…
Она продержала руку под куполом минуты три, но это время показалась Форасу вечностью. Он подошел к жене и, взяв ее за талию, повел, увлекая из этого неприятного места.
Их никто не удерживал…
— Приносим свои извинения, Ваша Светлость, герцогиня Данталион, — проговорил Астарот, когда они уже почти скрылись за поворотом коридора. — Но мы должны были проверить…
— Что вы, это ваш долг, — Катажина присела в вежливом реверансе. — Я все понимаю.
Потрясающая девушка!
Дальнейшее было как в каком-то сне. Впервые на памяти Фораса.
Он чувствовал опьянение и какую-то странную дрожь. И выпитый бокал ягати был тут совершенно не причем.
Его дворец был в эту ночь абсолютно пуст от слуг. Только свечи горели и благоухали гирлянды белых роз сорта аваланж, которыми он был убран сверху до низу.
Ранней зимой аваланж были в дефиците, но Форас не поскупился и отдал за них тройную цену.
Все лишь для нее. Для нее одной.
Кажется, после событий этого дня Катажина с трудом держалась на ногах. На парковой дорожке она запнулась о шлейф своего платья и точно грохнулась бы, если б он ее не придержал.
Вспомнив старинные традиции, Форас ухватил ее за талию и поднял на руки. Девушка слабо отнекивалась, но положила тонкую руку в перчатке на его плечо.
Неужели она не понимала, что даже в своем пышном свадебном наряде, шлейф которого занимал всю карету целиком, она все равно была для него не тяжелее пушинки?
Шлейф. Этот пышный шлейф волочился по парадной лестнице, когда он нес ее на второй этаж.
В спальню. В свою личную спальню, куда не допускалась ни одна из его подружек.
Но она…
И вот она, наконец-то здесь… Совсем как в его мечтах.
Непослушными пальцами Форас расстегивал обтянутые атласом пуговицы и не верил себе.
После всего, что произошло сегодня. После заявления ее идиотки-тети, из-за которого Катажина, можно сказать, висела на волоске.
Теткой надо будет заняться. Арестовать ее и обыскать дом. Казнить не надо. Но пусть посидит в тюрьме пару лет за то, что посмела тявкнуть на его драгоценную жену.
Под свадебным платьем у Катажины тончайшая кружевная сорочка, которая не скрывает изгибов ее совершенного тела.
Форас отстраняется, чтобы прошептать:
— Как же ты прекрасна…
И обнять ее вновь — так порывисто, что она порывисто выдыхает, уронив бессильные руки на его плечи.
Это небыль. Это сон.
Только во сне он усаживал ее к себе на колени и целовал — не тем церемонным поцелуем около свадебного алтаря, а так порывисто и страстно, как того хотел. И она отвечала с той самой страстью, о которой ему мечталось, нежная и трепетная в его сильных руках.
— Форас… — прошептала девушка, когда он уложил ее на простыни. — Я так не могу…
Ее целомудренность особенно умилила именно сейчас, когда он видел и чувствовал, как сильно она этого хотела.
— Тебе нечего бояться… Я клянусь…
— Я не об этом. Совсем не об этом. Я не могу лгать тебе. После всего что произошло сегодня и в последние дни, поняла — не могу… Наверное, я дура, но… Я хочу любить тебя, Форас. Но любовь нельзя начинать с обмана. Я это точно знаю…
Такая прекрасная… Кремовое кружево сорочки, распущенные темные волосы, фиалковые глаза и дивный нежный аромат…
Так и съел бы ее сейчас, не слушая, что там она пытается лепетать… Неужели не понимает, что это неважно? Что все, по сравнению с ней, неважно!
— Хорошо, — с превеликим трудом он заставляет себя остановиться. Это важно для нее, а, значит, ему нужно выслушать. — Что ты хотела сказать мне, Катажина?
И тут она вонзила кинжал прямо ему в сердце. Вонзила и повернула.
— Тетя Порция говорила правду. Я попаданка, Форас. Я попала в тело Катажины Лэверти из другого мира, где я являюсь ее двойником. Там у меня был муж и там… Там была вся моя жизнь. Ты не должен был на мне жениться, Форас. И всего этого не должно было быть. Теперь ты знаешь…
37 глава
— Глупая, глупая ши-гочи, — горестно сокрушался Дарси. — Доверилась демону, безрассудная кожаная… Разве я не предупреждал тебя, как коварны бывают эти темные? Разве я не говорил? Купилась, как последняя дурында купилась на нежные речи и ласковый взгляд… Разболтала верховному демону наш секрет! Сама! Вот что с тобой сделать — сжечь заживо или побить камнями? Влюбилась, влюбилась, как кошка, приняла его любовь за чистую монету… Кошачьи боги, за что вы послали мне эту дуреху? Мы умрем! Теперь мы по-любому умрем здесь!
Стеная таким образом, котейка не забывал подмявкивать, заставляя оборачиваться на себя окружающих людей…
Вернее, клиентов.
— Почти месяц прошел! — возмутилась я про себя — так, что слышал только он. — Сколько можно нудеть про одно и то же?
— Но ты выдала наш секрет, неразумная!
— Посмотри, пожалуйста, вокруг, Дарси, — начала выходить из терпения я. — Что ты видишь? Может быть, тюремные решетки? Или виселицу? Или плаху?
— Шестой верховный демон еще проявит себя, — заупрямствовал котик. — Вот как выдаст тебя Астароту, да как бросит в темницу!
— Постыдился бы так говорить! — упрекнула. — Кто весь этот месяц
