Лето, в котором нас не будет - Ефимия Летова
— Вы такой старый?! — охнула одна из девчонок, а мальёк Реджес едва ли не зарычал:
— Какой ещё «старый», это было всего-то навсего… Неважно, в общем, не так уж давно! Ладно, ближе к делу. Вполне вероятно, что на итоговом экзамене вас попросят написать сочинение о благих дарах и специфике собственного дара, рассказать о каком-нибудь историческом событии или о последней прочитанной на лайгоне книге. Как я понимаю, у кого-то она же окажется первой и единственной, — я поёжилась под его мимолётным взглядом и невольно втянула голову в плечи. — И знаете, что я вам хочу сказать? Ошибки в языке — далеко не единственная проблема. Что удивительно, но изложить свои мысли на приведённые мною темы даже на айванском для многих является проблемой. Поэтому… Вопросы есть?
— Я будущий целитель. Возможно ли на экзамене раскрыть тему о причинах, препятствующих исцелению скверноодарённых? Леди Фрагис отказалась выдавать мне книги по данной тематике. Можно ли взять какое-то разрешение у преподавателей для чтения данных книг?
Я вздрогнула. Почти сразу же после вопроса ещё одной моей соседки, Олви, скромной девушки с удивительными серебристыми локонами с голубоватым отливом, наступила полная тишина. Студентки и студенты, все как один, уставились на мальёка Реджеса, а тот несколько растерянно потёр переносицу и облокотился на передвижную графитную доску для меловых записей, явно игнорируя тот факт, что перепачкает пиджак.
— Она не выдала их вам, потому что таковых книг попросту нет. Не только в нашей библиотеке, их не существует, малье Вистос. Эта тема практически не исследована. Выберете другую. Если после окончания КИЛ вы захотите продолжить свои изыскания в этой, гм, области, то…
— Но почему?!
Со вздохом Реджес обводит взглядом непривычно внимательную и настороженную аудиторию.
— Давайте договоримся на берегу. Мы здесь не бунтари и не революционеры, Айване хватило одной революции, в результате которой монархическое государство стало просвещенной республикой и неуклонно движется в сторону прекрасного светлого будущего, хотя, возможно, чуть медленнее, чем нам бы хотелось. Что касается скверных даров… Это сложная и деликатная тема. Во-первых и в-главных, вы должны понимать, что политика… политика наших политиков такова, что они прежде всего защищают остальных, подавляющее большинство жителей от возможных угроз. А скверноодарённые — это мина, которая может взорваться в любой момент. Никто не хочет носить эту мину в кармане, — мальёк Реджес повысил голос, обрывая немногочисленные то ли возражающие, то ли вопрошающие голоса на корню. — И это разумно! Да! И при этом политика Сената достаточно гуманна!
— Не Сената, а только одного Сенатора! — неожиданно выкрикнул кто-то из юношей. — Сенатор Трошич против…
— У сенатора Трошича лишь четверть голосов в Сенате, — неожиданно вклинился в общий разгорающийся пчелиный гул споров звонкий голос Армаля Гийома. — Сила за большинством! И защищать нужно прежде всего интересы большинства!
Ну да, сенатор Корб Крайтон приходился моему случайному поклоннику двоюродным дядей. Что ж, Армаль явно придерживался мнения о необходимости отстаивания интересов семьи — и в этом, в принципе, не было ничего плохого.
— Но разве скверноодарённые так уж опасны для большинства? — спросил высокий Лажен, тот самый задиристый приятель Армаля. — Я хочу сказать, что никогда не слышал о каких-то прецедентах…
— Вот и сенатор Трошич так же считает, — поддакнул светловолосый юноша, явный поклонник альтернативного сенатора.
— Господа, — вздохнул мальёк Реджес. — Опасность скверноодарённых для большинства не поддаётся сомнению. Их дары опасны сами по себе, они — оружие фатального поражения. А то, что о прецедентах вы не слышали — прежде всего, заслуга мудрой превентивной оберегательной политики сенатора Крайтона. Обладателей скверных даров отслеживают ещё в детстве, курируют вплоть до двадцати одного года, а потом мягко избавляют от этих опасных способностей, давая шанс на честную нормальную жизнь.
— Избавляют от способностей?! — ахнуло сразу несколько человек. Очевидно, для многих это было неожиданностью. Но не для меня. Я помнила рассказ Эймери, и теперь услышать о том, что он тогда не соврал, было… неприятно.
— Наши учёные не дремлют, — пожал плечами мальёк Реджес. — Такое возможно.
— Но как?!
— Это мне неизвестно.
— Почему только в двадцать один год?!
— Я же уже сказал…
— А возможно ли сделать неодарённого человека одарённым?
— Исключено.
— А…
— Давайте не распыляться и не фантазировать попусту. Чтобы закрыть вопрос со скверными дарами: они, безусловно, опасны, и изоляция их носителей, а также… всё остальное — суровая необходимость.
— Но лишать способностей — это как-то чересчур, — тихо, но отчётливо заметила Олви. — Как-то жестоко…
— Им и так дают больше, чем они заслуживают! — заявила Аннет. — Между прочим, всё это делается из бюджетных средств налогоплательщиков. Мы платим налоги, чтобы какие-то ущербные могли жить…
— Вот именно! — поддакнула Беренис. — Их содержат, тогда как могли бы ещё в детстве…
«Они все знали, — думала я, чувствуя себя настолько отстранённой от бурного обсуждения, словно душа моя отделилась от тела и парит где-то высоко над стеклянным потолком. — Они все знали о том, что существуют скверные дары, все, кроме меня. Вероятно, им, остальным, рассказали родители — как некую страшилку, которую даже в школе-интернате не будешь вечером шептать на ухо подружке зловещим шёпотом. А мои родители понимали: глупо рассказывать байки о монстрах, если один такой монстр живёт этажом выше, и он — человек… Самый обычный. Сероглазый, улыбчивый, умеющий целовать до мурашек в запястьях и подкашивающихся ног. Может быть, даже лучше всех прочих… Хортенс, прекрати немедленно!»
— Между прочим, почти половина Сената была за то, чтобы лишать скверных способностей ещё в раннем детстве! — запальчиво возразил Армаль. — А сенатор Крайтон утвердил возраст в двадцать один год, потому что до этого существовала опасность для жизни скверных. И это, по-вашему, не гуманно?!
