Красная Шкапочка - Жнецы Страданий
Ей хотелось крикнуть ему в лицо, что виновата только она — Лесана! Ведь это она — девка, ей следовало болтать с подругой по душам, плакаться о бедах. А она, дура, все всегда держала внутри, не пуская тихую лекарку в свои горести. И та, разбившись об эту ледяную стену, сама стала молчаливой, угрюмой и такой же одинокой.
Невысказанная неразделенная боль, вот что ее убило. А какая боль — кто же теперь узнает. Видать, сильная. Сильнее жизни, сильнее любви.
Слезы катились по лицу, когда Лесана шла к себе в комнату. И девушка знала, от острого, гложущего нутро чувства вины не избавиться ей уже никогда.
* * *Креффы поднимались на верхние ярусы в покои Нэда в тишине.
Грозу предчувствовал каждый, но никому не хотелось навлечь на себя первые молнии. Глава Цитадели на расправу был скор, жесток и сметлив. Под горячую руку перепасть могло и правым, и виноватым, и всем без разбору.
В зале рдел углями очаг, и широкие лавки манили присесть, но маги остались стоять вдоль стен, словно нашкодившие выученики. Ждали, когда, наконец, грянет.
Смотритель крепости словно не чувствовал общего напряжения, медленно подошел к очагу и застыл, о чем-то размышляя. Волны едва сдерживаемого гнева плыли по покою.
Майрико стояла, наособицу от остальных креффов, и терпеливо ожидала справедливой кары. Не хотелось, чтобы гнев Нэда обрушился на кого-то еще, но участь, которую старший маг наверняка уже уготовил ослушнице, страшила, заставляя сердце заходиться в груди. И никак не оправдаешься. Виновата.
Боги, как же гнетёт молчание! Хоть бы уже заговорил, требуя ответа и обвиняя, а то от этой звенящей тишины еще тошнее. Но Нэд молчал. Молчали и остальные. Это-то безмолвие и было поганее самой страшной хулы.
Первой не выдержала Бьерга. Колдунья мягко шагнула к смотрителю и нерешительно положила руку на его напряженное плечо:
— Нэд, послушай… — впервые ее резкий насмешливый голос звучал робко и просящее.
Договорить ей не дали:
— Если дорожишь языком, сегодня будешь молчать. Иначе пожалеешь не только о том, что тридцать весен назад не ушла из Цитадели, но и о том, что умеешь говорить.
Колдунья отшатнулась, будто ее ударили, и отступила в сторону, досадливо поджав губы.
— Садитесь все, нечего тут переминаться, как срамники перед молельником, — Глава повернулся к креффам.
Те послушно стали занимать места на лавках. Стоять осталась одна Майрико. Она сесть не осмелилась и теперь застыла, боясь лишний раз вздохнуть. Смотритель крепости одарил колдунью тяжелым взглядом:
— Ну, поведай нам, куда ты смотрела, что не видела, как у тебя под носом будущий крефф рассудком стала скудной? Как вышло так, что девка с башни шагнула?
Эти вопросы, ответов на которые у лекарки не было, стегали поникшую целительницу, словно пощечины. Как объяснить — почему она не заметила перемен в выученице? Как повиниться в том, чего и сама не поняла? Девка вроде пообвыклась, успокоилась, будто бы даже приняла свою суть. Как вышло так, что все это оказалось ростками безумия? Какие слова оправдания найти, если кругом виновата? Не смогла, не успела, не доглядела… а что еще страшнее — не уберегла.
— Что молчишь? — пророкотал маг. — Как хвалить ее, так соловьем пела, а теперь и словечка выдавить не можешь? Уж не зря ли я тебя креффом поставил, если ты такому Дару сгинуть дала? Может, посидеть тебе лет с пяток в каком-нибудь захолустье в сторожевой тройке — чирьи на задницах посводить? Хотя… тебя к людям нельзя подпускать. Может, к скотине приставить? Будешь отелы принимать, да за опоросами следить?
Майрико вскинула голову, желая защититься, но до поры осеклась. Прав был Нэд. Во всем прав. Как тут оправдываться, да и чем? И вдруг как молнией пронзило целительницу, отчего выученица с башни кинулась.
Прознала, небось, тихоня, что отваром ее опоили, чтобы низвергла, оттого и решила жизни себя лишить. Дуреха и так стенала, принимая выбор целителя, но то, что сделали наставники — подрубило девку. Не сотвори они подлость, гладишь, и жива была бы. Нельзя было ее ребенка лишать, нельзя! Взяли на себя грех, думали, спасут Дар, а сами и Дар потеряли, и человека.
И Майрико, не отрывая взгляда от пола, стала рассказывать, как заметила, что начались у девки дурноты, как дошла про ее непраздность, как отваром опоила, чтобы выбросила, как зачаровала…
— Видать, Дар ее переборол колдовство. Сломала она заклятье. Вспомнила. Оттого и не выдержала. Иных толкований нет у меня.
Глава почернел лицом.
— Ах, нет иных толкований? Ты, отчего ей зелье не давала. А? Отчего, когда понесла она — не принудила добровольно отвар выпить? Не запугала пуще смерти, чтобы она сама у тебя эту склянку с руками вырвала?
Майрико вскинулась:
— Я прознала, когда она без памяти рухнула! Тогда уж поздно было стращать да увещевать, Дар уже в жилу уходить начал. А зелье не давала оттого, что краски у нее, то были, то нет! Какое ей зелье, чтоб в могилу свести?
Нэд шагнул к собеседнице, словно хотел встряхнуть ее — тонкую, гневную. Но в последний миг удержался. Все это он знал. Все понимал, но вины наставницы это не умаляло.
— Ну, гляди. Упредила ты все. Уберегло то ее?
Женщина вновь поникла.
— Не уберегло.
Креффы молчали. И это молчание звучало как приговор. Виновна. Только, кто бы на ее месте не виноват был?
— Значит, не уберегло, говоришь? — речь смотрителя сделалась опасно вкрадчивой и тихой.
В этот миг тишину разорвал негромкий, но твердый голос Клесха:
— В том, что девка убиться решила, не крефф повинен, — сказал он. — Грош цена была ее Дару, хоть до сносей, хоть после. В ней страх жил. И был он посильнее Дара. Он ее и убил, затуманил разум. Пока выученик страх в себе не победит, он не маг. И все здесь это знают. Сожгла она в себе Дар трусостью. Не приняла его суть, думала, целители только настойки варят да раны лечат! А целительство это еще кровь и боль. Сила в ней была, а воли управлять ей — нет. Такие годятся только в знахарки. Ошиблись мы все. Майрико как могла исхитрялась, чтобы девка по капле из себя страх выдавливала. Потому и берегла ее, что правду эта дурища принять не могла. Коли взяли бы ее в шоры с первого дня, так она на второй седмице бы уже со стены шагнула. Все одно: своего ума нет — чужой не вставишь.
На несколько мгновений в покое воцарилась тишина. Маги осмысливали сказанное. Нэд не выдержал такой хлесткой отповеди и рявкнул:
— Ты-то хоть помолчи! Думаешь, я не знаю, как ты свою выученицу к сосне привязал и бросил упырю на забаву? Нашелся благостник! Ты чем думал, когда девку с регулами в лесу оставлял? Если бы ее сожрали, мы бы еще и боевого мага потеряли?!
