Цвет ночи - Алла Грин
«По млечной реке плыла ладья, ветер нёс мою песнь —
Как средь дремучей чащи зимой, брёл одинокий олень.
Теплом и светом явился он в мир, рождённый любить и мечтать,
Он шёл по земле со стаей своей, но судьба велела отстать.
Найти желая счастье во вне, он двинулся в собственный путь.
Оставив семью и друзей позади, он захотел ускользнуть.
Никто не знал тайных мыслей его, и чем был наполнен день.
Билась в сердце печаль и тоска, он стал похож на тень.
Память ушедших лет — прошлой жизни тушила огонь,
медленно гас яркий внутренний блеск, он стал недоволен судьбой.
Шелест осени царской звенел — золотом бор горел,
Олень шёл один, не найдя себе пары, был столь одиноким олень.
С тех пор уже и не помнил никто, о хранимом в груди его,
Чего он ждал и грезил по ком, от стаи убрёл далеко.
Когда зима наступила вновь, и вскоре пришли снега,
Метель замела благородное тело, истлевшее льдами костра.
Однако в тот день, когда он исчезал, вопреки былому всему
Небо зажглось ярким пламенем жёлтым — Бог ведал лишь, почему.
Он ощутил прилив силы и мощь, тело воспылало искрой,
Собою пополнив мир умерших душ, олень стал весенней росой.
Душа оленя вечной была, как вечным был зимний лес.
Как лес, что любил он всем сердцем своим, где мечты схоронил белый снег.
И вновь обернувшись сиянья комком, ступил в свою новую жизнь.
Столь странный путь, столь иной. Но счастливый. Шептал ему ветер — очнись…»
Изгнанный бог замолкает. Кажется, ещё с минуту у меня не получается сделать вдох, и я не решаюсь подвигаться. Вижу, что Ян задумчиво смотрит в одну точку. Попеременно на его лице появляются тени — от широких стволов, вблизи которых мы проплывали, проглядывающих из тумана. Не знаю, куда и на что направлены его мысли, но вдруг, набираясь храбрости, которой мне не хватало несколько долгих часов, я шепчу, осознавая, что подходящий момент не наступит никогда. Его просто не существует.
— Ян, я не виню тебя за то, что было. Я сочувствую тебе. Хочу, чтобы ты это знал.
Ян выдерживает недолгую паузу и произносит, отвечая столь же тихо:
— Ава, я тоже не виню себя за то, что делал. Почти не виню. Я говорил тебе, что нужно меня остерегаться, не потому, что я совершал, а потому — что могу совершить. Не по своей воле и выбору.
Велес сидел нерушимо и не поворачивался к нам, делая вид, что не слышит нашего разговора. Отчего у меня создавалось впечатление, что мы здесь одни. Продолжая управлять движением шлюпки он аккуратно огибал стволы и выглядывающие из воды корни, вёл нас иной дорогой, отличной от той, где мы проплывали в первый раз, ориентируясь в тумане, который существовал лишь для нас с Яном, скрывающий словно затопленный лес.
Фрагмент нашего недавнего разговора с Яном вклинивался в мой разум.
«Ава, есть ещё много вещей, которых ты обо мне не знаешь. Других вещей».
«Ничего не поменяет моего отношения к тебе, Ян, — вымолвила я. — Тебе не о чем беспокоиться».
«Поверь, есть о чём».
Оказывается, я была не права. Больше, чем моего осуждения, гораздо больше этого он боялся лишь за меня саму, за мою безопасность. И вспоминая несчастную Алену, волны крови, которые омывали её человеческое тело посреди пекла, я понимала, что тревоги Яна оправданы.
Скорее бы мы убрались из нави навсегда, подумала я.
Пока мы молча продолжали двигаться в ирий, навстречу тайне, в поисках отголосков моей утерянной магии, ключа, который может помочь снова избавить миры от кровожадных волколаков, особенно — уберечь от них явь, где они могли причинить больше всего страданий и боли душам, заключённым в тела людей, я невольно продолжала думать о том, что увидела благодаря Гаю. Я думала об этом постоянно — о том, что он показал мне с разрешения Яна. Те вещи, те части прошлого, которые касались их всех, посетить которые меня пригласил дракон.
Я не могла забыть истории, которые касались Константина и Алены, и того, кем он стал в итоге. Я по-прежнему испытывала, может уже не ужас, но всё ещё лёгкий страх при каждой встрече с ним, при каждом сказанном слове, но ещё — и жалость. То, кем он стал, было оправданно, и разбивало мне сердце, так же, как и ему. Но я была рада, что не являлась Аленой, ни в какой из своих прошлых жизней. Я рада, что ошиблась. Это было к лучшему. И я, наконец, переставала ощущать внутренне давление и смятение из-за того, что буду обязана теперь ощущать к Константину нечто большее, если бы на самом деле являлась его утерянной возлюбленной. Я могла перестать запутывать себя, могла уже не пытаться разобраться в истинных причинах своего интереса к нему. Мы никак не были связаны друг с другом, и осознание этого придавало мне ощущение облегчения и свободы.
Почему-то мне в этот момент вспомнился Андрей, то, как мы танцевали с ним на берегу Ставров и Гавров, у небесно-голубых меловых озёр, и как стояли с ним наедине в беседке возле моего дома. Мне вспомнился день, проведённый с ним вместе, на озере, на Виверне, когда папа ловил рыбу руками, из которой после сварил уху. Рядом с Андреем, в глубине своей души, помимо лёгкой симпатии, дружбы и заинтересованности, я ощущала то же самое чувство, какое ощущала и рядом с Константином, пока думала, что была Аленой — осознание, что я должна, обязана чувствовать нечто ещё. И это лишь порождало пустоту. Гложущую. Ничем не заполняемую. Она как дыра, зияла в центре моего сердца и поглощала все эмоции, как только я обнаруживала перед ней свои попытки полюбить кого-то. Всегда эта пустота. Почему она? Откуда она во мне? Сколько себя помню, я знала, что должна была осязать что-то большее к кому-то, но не могла. И так было всю
