Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

Постепенно я догадываюсь, к чему магистр клонит, чего хочет от меня. Понимаю, почему Бенни принял предложенные фрайном Шевери условия, почему охотно отвернулся от очевидных проявлений силы у Лии, почему ни словом не обмолвился о моём даре. Закатникам нужен эмиссар, не просто человек, состоящий в Совете или приезжающий ко двору от случая к случаю, но представитель, вхожий в близкий круг императора, обладающий достаточным влиянием, чтобы открыто беседовать с государем, быть выслушанным и услышанным, чьё слово будет иметь настоящий вес. Возможно, орден рассматривал кандидатуру фрайна Шевери, оттого и согласился с лёгкостью на сделку... сомневаюсь, что наличие в близком окружении Стефана скрывающихся такой уж великий секрет для закатников. Однако нынче фрайн Шевери далеко, вне досягаемости ордена, зато есть императорская суженая, обличённая силой не меньшей – а может, и большей, – чем советник, отбывший в другую страну.

– Рано или поздно их противоборство выйдет из тени и достигнет своего апогея. Его императорскому величеству придётся решать, выбирать чью-то сторону, желает он того или нет… либо, подобно правителям Эргерштернского королевства, прийти к идее абсолютной монархии.

– Предлагаете мне роль шептуньи Заката? – спрашиваю напрямик. – Кто, как не суженая и в дальнейшем супруга императора, сумеет наилучшим образом донести до государя все тонкости закатных интересов, а то и подтолкнуть в нужном направлении?

– Предлагаю вам пищу для размышлений, – отвечает Бенни с истинно придворной уклончивостью. – Наше положение, как адептов Заката, так и скрывающихся, с каждым годом становится всё сложнее. Мы движемся по пути южных стран, на которые так любит оглядываться фрайн Элиас и ему подобные, не замечая в слепом своём упрямстве, что дорога эта ведёт нас назад, к кострам, а не вперёд, к лучшему пониманию и принятию сил, дающихся не всем. Произошедшее с фрайнэ Асфоделией и той служанкой печальное тому подтверждение. Но вы не фрайн Элиас, не суть важно который из них, вы не слепы. И Его императорское величество не так слепы, как пытается представить в стремлении сохранить нейтралитет… иначе его окружали бы совсем другие фрайны. В конце концов, вы сами – одна из грандиознейших реформ первопрестольного древа, та, кого, казалось бы, здесь и быть не должно. Как и вашей дочери, впрочем. И если вы печётесь о её будущем и благополучии не только как принцессы из императорского дома, чей долг выйти в срок замуж за выгодного её отцу и стране фрайна, но и как одарённой, в чьей крови спрятана сила, подобная вашей, то вы подумаете над сказанным мной. Фрайнэ Астра.

Магистр отступает от меня, кланяется коротко. Поворачивает было к двери, но замирает, смотрит на меня искоса.

– К сожалению, после визита вашей дамы и фрайна Рейни Ане с супругом всё же пришлось покинуть город.

– Вы по-прежнему намерены использовать её против Мадалин?

– Если потребуется, – лицо Бенни бесстрастно, взгляд спокоен, невозмутим. – Поэтому и рисковать её безопасностью я не собираюсь. Подобный шанс предоставляется не часто, чтобы столь беспечно его отбрасывать. Если фрайну Рейни вдруг понадобится свидетель, пусть обращается… но он мальчик сообразительный, сам догадается, что к чему. Уверен, фрайнэ Астра, нам ещё случится побеседовать позднее. Доброго дня.

И магистр степенно удаляется.

* * *

Я едина в трёх лицах, полукровка, скрывающаяся и тайный артефактор, и я понимаю, о чём магистр Бенни толковал мне столь настойчиво. В речах его есть изрядная доля истины, пусть о том и редко говорят во всеуслышание, нечасто задумываются и едва ли предпринимают хоть что-то для исправления ситуации. Я знаю, что к моменту, когда в крови Миреллы проснётся моё наследие, всё станет хуже, чем сейчас, всё переменится не в лучшую сторону. Даже если старший фрайн Элиас и впрямь не намерен искоренять семена ядовитых растений из сада Империи на деле, а не на высокопарных словах на собраниях Совета, то это вовсе не означает, что опрометчивые его заявления не спровоцируют волны насилия по отношению к смескам и нелюдям. Никто не поклянётся, что яд дурных мыслей не начнёт отравлять разум людей почище харасанской заразы. Никто не пообещает, что больше никогда не вспыхнут костры, не будет преследований, доносов, нападений – и почти наверняка на тех, кто слабее, кто не сможет защититься. В юности мне не приходилось прятать свои силы, я мало чего боялась тогда. Завери жили слишком уединённо, чтобы была нужда таиться от немногочисленных окружающих, не обращавших особого внимания на дар господской дочки. Мирелле же придётся скрывать силы с первой минуты их пробуждения и до конца дней своих, придётся юлить и изворачиваться, лгать, притворяться и прятаться по углам. Моя девочка всегда будет на виду, к ней всегда будут прикованы сотни чужих взглядов, следящих пристально за каждым поступком, каждым движением, каждым словом первенца императора, ей будет во стократ труднее, нежели мне сейчас. И если станет известно, что дочь государя скрывающаяся… или, хуже того, смесок, порождение яда Хар-Асана… то помилуйте нас, Благодатные.

Я слишком хорошо осознаю риски, неумолимой тенью преследующие Миреллу, но и принять безоговорочно сторону Бенни и Заката не готова. У ордена свои интересы, и я для него прежде всего тот самый редкий шанс, который не стоит отбрасывать со столь пренебрежительной беспечностью. Я им нужна, я ценное вложение в будущее и при правильном употреблении я окуплюсь сторицей, так отчего бы не закрыть глаза на незаконную силу суженой императора? При нынешнем раскладе закатники простят мне что угодно, даже если прознают подробности истинного моего происхождения, поэтому отчасти я в безопасности, зыбкой, неверной, что первое весеннее тепло. Но теперь я и уязвима пуще прежнего и Мирелла вместе со мною. Бенни понимает прекрасно, к чему апеллировать в беседе со мною, дабы достичь наилучшего результата, он не зря занимает свою должность, однако возможно и обратное движение, попытка угроз, а не вежливых увещеваний. Да и закатники очевидно преувеличивают моё влияние на Стефана. Он может выслушать меня, может решить, что в словах моих есть своя правда, может не отвергать моего мнения по тому или иному поводу, может пойти навстречу, если сочтёт это разумным и не противоречащим его мнению и обстоятельствам, но он не станет выполнять покорно всё, о чём я ни попрошу, не станет поступать так, как я велю. Я и впрямь могу нашептать ему о чём-то, да хоть о снеге посреди лета, однако сказанное мною не означает, что Стефан тут же отправится менять одежду на зимнюю.

Я укрываюсь в кабинете, где в одиночестве, среди обстановки, кажущейся более привычной, аскетичной, нежели роскошь остальных комнат, пытаюсь трезво, здраво взвесить предложение Бенни. Это именно предложение, желание заключить союз, соединённое с осторожным, аккуратным прощупыванием курса будущей императрицы. Как и говорил Блейк, Мирелла, официально признанная своим царственным отцом, в одночасье сократила мой путь от брачного венчания в храме до принятия венца императрицы. Теперь два этих статуса разделяют не неизвестное количество месяцев, а порою и лет, требующихся для зачатия, проявления признаков беременности, вынашивания и рождения первенца государя, но лишь несколько дней, необходимых для последних приготовлений к коронации. Я не буду супругой государя, которая может примет венец, – а может, и нет, – я сразу стану императрицей и стремительность моего взлёта ныне осознают все, даже те, кто ещё недавно видел во мне фигуру невысокого номинала. Так уж случилось, что закатникам первым представилась возможность предложить союз женщине, что вскоре встанет подле своего венценосного мужа не только в качестве супруги.

Закат и Бенни не ждут моего ответа сию минуту, у меня есть время на размышления, но кто бы знал, сколь тяжела сама необходимость думать над предложением, от которого зависят слишком многие. Я то сажусь за стол, то встаю и начинаю кружить по кабинету, то надолго замираю подле окна, глядя невидяще на заснеженный дворик. Подобно телу, мысли тоже то мечутся в беспокойном хаосе, то, словно наткнувшись на преграду, застывают на одном месте. Оттого шум и суета, внезапно возникшие во внутреннем покое, где собрались мои дамы, не сразу привлекают моё внимание. Я слышу женские голоса, звучащие громче обычного, и возражающий им мужской, затем приближающиеся шаги и осторожный стук в дверь. Я иду к створке скорее по старой привычке, чем из действительной на то необходимости, – во дворце в дверь стучат нечасто, а уж самолично открывают и подавно. У каждого высокопоставленного фрайна есть стража, слуги, а иногда и своя свита, открывающие двери и объявляющие посетителей.