Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга

Он сидел, величественно выпрямившись на троне, спокойно глядя со своего возвышения на зал и твердо сжимая в руке золотой жезл — символ верховной власти. За его спиной, слева, замер Ипатий.

Владыка Эллады. Как давно царедворцы не видели своего государя таким!

И вот, провожаемые Проксинием, в зал через портик вошли послы — будто осыпанная драгоценным дождем процессия, во главе которой шли двое мужчин в белых роскошных одеждах из знаменитого, тончайшего египетского льна. Оба уже в годах, оба держатся с достоинством, даже величественно. Но если один облачен в простую снежно-белую ризу, то одеяние второго украшено роскошным поясом, а нарамник золотым воротом-ускхом с инкрустациями синей смальтой.

Это были первый советник Нефертити Рунихера и верховный жрец Осириса Кахотеп. Их очень хорошо знала Агниппа!

Послы, по обычаю Египта, не доходя до царского возвышения нескольких шагов, упали ниц:

— Целуем пыль у ног твоих, великий царь!

— Встаньте, — разрешил Атрид.

Те поднялись. Рунихера вышел чуть вперед и заговорил:

— Да ниспошлют боги тебе и твоей стране счастья и благополучия, о государь великой Эллады! Слух о твоей мудрости и справедливости идет по всей Ойкумене, достиг и золотых Фив.

Агамемнон чуть заметно кивнул:

— Вам того же желаю, послы. Я тоже много наслышан о вашей мудрой и прекрасной царице. Я преклоняюсь перед ее умом и способностями. Что же заставило ее, столь могущественную, отправить вас ко мне, преодолевая все трудности, чинимые коварным морем?

— О царь! — продолжил Рунихера. — Наша солнцеподобная царица просит тебя о помощи. Из Египта сбежали двое опасных государственных преступников, и стало известно, что укрылись они в твоей стране. Более того, в Афинах. Вот их-то она и просит тебя разыскать, а затем выдать Египту.

Атрид задумчиво склонил голову и чуть хмыкнул.

— Вот как… Государственные преступники. И вот это вы посчитали настолько важным, что не пожелали ждать до завтра, но потребовали у моего советника, чтобы он оторвал меня от других дел?

Послы вновь рухнули ниц.

— Прости, великий царь! — вскричал Рунихера. — Прости, если по недомыслию мы оскорбили тебя! Однако, когда ты узнаешь, кто эти люди и что они совершили, ты, возможно, поймешь нас, владыка!

Агамемнон досадливо поморщился.

— Встаньте! — вновь бросил он. — Так кто же они?

Оба египтянина торопливо поднялись. Их слуги и рабы так и остались стоять коленопреклоненно.

— Беглецы весьма высокородны! — заговорил Рунихера, а жрец Кахотеп согласно кивал в такт его словам. — Поверишь ли, великий государь? Это единокровная сестра нашей царицы, дочь фараона-Осириса Аменхотепа III — правда, от наложницы, но все же удостоенная титула царевны. Второй преступник — ее советник. Злодеяние же, совершенное ими, столь велико, что наказание за него — смерть!

Атрид позволил себе иронически усмехнуться. Кажется, в своей жизни он уже сталкивался с чем-то подобным… Скорее всего, царевна-беглянка замышляла переворот — так же, как в свое время и его дядя со своим сыном. Вернув себе власть, он пощадил и Фиеста, и Эгиста, но Нефертити, очевидно, смотрит на такие вещи иначе.

И это ее право, конечно же.

— Так что же совершили эти люди?

— Основная вина лежит на царевне, о царь. Вина же советника в том, что он общался с ней во время ее заточения в башне, а затем помог бежать. Конечно, он воспитывал пресветлую, и как человек я его понимаю… Но как подданный — не нахожу оправдания!

Агамемнона уже начинало утомлять это хождение вокруг да около.

— Так что же сделала царевна? — позволил себе он нотку нетерпеливого раздражения в голосе.

— На это пусть тебе ответит святой отец Кахотеп, — почтительно ответил Рунихера. — В вопросах религии он более сведущ, чем я.

Жрец вновь поклонился и вышел вперед.

— Вина пресветлой в том, о царь, что она не уважила волю своего покойного отца-фараона, что тройной грех — ибо, по его завещанию, ее следовало принести в жертву Осирису, которому я смиренно служу. Какое оскорбление нанесено и великому богу, и памяти божественного Аменхотепа III этим дерзким непослушанием! Она не захотела повиноваться, отвергнув волю бога, который указал на нее как на угодную себе и сообщил об этом ее отцу — ведь фараон сродни богам и может говорить с ними! Более того, кровь царевны, обагрившая бы землю Египта, пролилась бы во имя его процветания — а девушка не пожелала отдать свою жизнь во имя благополучия своей страны! Вот! Вот в чем ее вина!

Жрец умолк.

Атрид откинулся на спинку трона. Да, не такого он ожидал. Что за дикое обвинение в естественном желании сохранить жизнь! Увы, судить он не имел права. В Египте свои законы, свое понимание добродетели и порока.

— Итак, Нефертити хочет, чтобы я приказал искать их по всей Элладе?

— Да, о великий царь, — с поклоном снова заговорил Рунихера. — И она обещает тебе за помощь двести тяжелых талантов золотом.

Агамемнон приподнял бровь. Да уж… Это уже не просто служение закону. Тут явно что-то личное.

Но для Эллады, воистину, такая сумма — огромная прибыль!

Впрочем, если беглецов и найдут, он сперва поговорит с ними — и только потом решит, выдавать их или нет. Деньги, конечно, никогда лишними не бывают, но, с другой стороны, и решают они не все.

И не все в мире ими измеряется.

— Хорошо, — вслух произнес Агамемнон. — Приметы и возраст преступников.

— Советнику уже за пятьдесят. Да, года пятьдесят два-пятьдесят три… Девушке сейчас двадцать, а когда она бежала, было всего восемнадцать! Такая порочность в таком юном возрасте… — Рунихера сокрушенно вздохнул. — Видимо, недаром говорили, что ее отметил Сетх.

— Она некрасива? — уточнил Атрид.

— Напротив! Красавица. Лишь солнцеподобной уступает красотой. Стройная, с белоснежной кожей, поскольку в этом пресветлая пошла в мать — та была эллинкой, родом из Афин. У нее высокий лоб, чуть вздернутый нос. А вот глаза — как у египтянки, черные и миндалевидные. Особая примета — рыжие волосы. Да, густые, длинные и золотисто-рыжие волосы — почему я и сказал, что она отмечена Сетхом, богом пустыни.

— Что?..

Агамемнон побледнел и всем телом подался вперед, с силой сжав подлокотники кресла. На протяжении монолога посла глаза юноши открывались все шире и шире. Вся кровь прихлынула к сердцу. Разве мог он не узнать Агниппы в этом описании?!

Но, может…

Может, он ошибся в своем предположении?

Агниппа и египетская царевна в его представлении не совмещались. Он всегда считал ее простой девушкой из Беотии — да, с какой-то тайной в душе, но…

Но чтобы эта тайна доросла до размеров государственной политики?

Посол прервался.

— Ты что-то сказал, о царь?..

— Н-нет, ничего… Продолжай. Назови мне приметы ее советника.

Рунихера покачал головой.

— О, ее советник… Я позволю себе сказать о нем несколько слов сверх внешности, государь, ибо твои люди должны знать, с каким противником им придется столкнуться.

Он был одним из знатнейших вельмож Египта и обладал одним из крупнейших состояний. Был другом покойного фараона и служил ему в качестве лазутчика и военачальника — причем был талантливейшим и непревзойденным в своем деле, о великий царь! Своим господам он предан безоглядно, но, замечу, до тех пор, пока их поступки совпадают с его представлениями о чести. Вот потому-то он и рассорился с покойным фараоном. Подумать только, государь, этот советник счел возможным судить поступки повелителя Египта!.. Ему, видите ли, пришлось не по душе, что фараон не любит свою побочную дочь! С тех пор его верность принадлежит только пресветлой. Ходят слухи, что он питал в своем сердце тайную и изменническую страсть к ее матери, наложнице фараона. Разумеется, между ними ничего не было, но лишь то, что он посмел даже поднять взгляд на одну из женщин нашего владыки, даже вздохнуть о ней — преступно!

Итак, его внешность.

Высок, сухощав, смугл. Черные волосы с проседью, черные глаза. Особая примета — у левого виска небольшой шрам. Он получил эту отметину во время войны с хеттами, прикрыв фараона от наверняка рассчитанного удара… Увы, это все в прошлом. Теперь он помог бежать преступнице.