В любви и на войне все средства хороши! (СИ) - Ведуница Ирина

Решив все же долго не рассиживаться, пока меня не начали поторапливать, я тщательно вымылся и ополоснулся. Начинавшую отрастать бороду, решил не сбривать: во-первых, нечем было, а во-вторых, в целях конспирации. Не хотел рисковать тем, что кому-то мое лицо может показаться знакомым. В свое время, мои портреты достаточно часто мелькали в светской хронике: что поделать — бурная молодость! Так что теперь рисковать лишний раз не стоило.

Тщательно растершись махровым полотенцем, я с большим удовольствием облачился в новую, вполне подходящую мне по размеру, одежду. Нательное белье дополнялось простыми черными штанами, темно-зеленой рубахой и сапогами. Большего по летнему времени и не требовалось, ведь в дорогу я не собирался, так что плащ был мне явно ни к чему.

Точнее, это они думали, что не собирался. У меня же на этот счет были свои планы. Слушая за время купания болтовню кухонной обслуги, я сумел ухватить, что через пару дней должно пожаловать высокое начальство, вместе с обозом снабжения. И лично для меня это было дурной новостью.

Если до сих пор, несмотря на очевидные подозрения в том, что я являюсь врагом, со мной обходились достаточно хорошо, то приезд высших чинов может запросто закончится для меня допросом с пристрастием. А то и вовсе высылкой в столицу в качестве ценного заложника.

Значит, пришло время бежать. Окреп я для этого уже почти достаточно, нужно только переждать еще день, чтобы окончательно убедиться, что неожиданных последствий от повторной травмы головы у меня нет. Справиться с охранением труда не составит: совсем еще зеленые мальчишки, пусть и владеющие атакующей магией. В данном случае опыт и фактор неожиданности на моей стороне. Одежда у меня есть тоже. Плащом разживусь у одного из адептов. С едой сложнее, но ее можно откладывать и прятать, собирая с собой небольшой запас.

Изначальный расчет на то, что с едой и одеждой мне сможет помочь Рина, пришлось отбросить. Теперь эта девчонка ко мне и близко не пойдет. А если ее и заставят продолжить лечебные процедуры, но и о каком доверии уже точно не может быть и речи. Чертова девка! Это надо же так, а? Сначала стонала подо мной, явно демонстрируя, что согласна на все, что я только захочу с ней вытворить, а потом ни с того ни с сего резко сдала назад, да еще и кувшином по голове приголубила!

Стерва!

Но и я-то хорош! С чего, спрашивается, так завелся? Ведь сначала просто хотел ее немного проучить. И не было у меня никакого желания с ней спать. Уж точно не после того, как столько мужиков ее отымели в эту ночь! Так что же тогда изменилось? И когда?

Да, она профессионально завела меня массажем и аромат, которым пахло сегодня масло будоражило кровь. Но не настолько же, чтобы я чуть не потерял голову, от вожделения. Да я хотел ее, сильно, как ни пытался сдерживаться. И это бесило неимоверно.

Поэтому, чувствуя, что еще немного и сорвусь, я решил остановить ее. Выбить клин клином: посмотреть в лицо этой развратной девке. Сменить безличные качания, дарящие удовольствие, на правду лицом лицу, какая она есть. Найти доказательство того, что ей что-то нужно от меня.

Ведь не зря пришла так рано, причем такая уставшая, но еще более соблазнительная чем обычно. И делала все, чтобы я загорелся к ней страстью. Значит тут была своя выгода, о которой она предпочла умолчать до поры, умело и целенаправленно разжигая во мне огонь желания, чего не позволяла себе раньше.

Хотела, чтобы я оказался под властью ее чар, опьяненный ласками и согласный на все, что она попросит?

Не дождется!

Подмяв ее под себя и остановив этим провокационный массаж, я смотрел на нее, пытаясь найти то, что поможет мне проникнуться к ней неприязнью, а лучше даже отвращением. Потому что лживые продажные женщины никогда не интересовали меня и вызывали лишь отвращение, особенно после предательства Люсиль.

И я искал. Но находил совсем не то, на что надеялся. Смотрел ей в глаза, желая увидеть в них расчетливый цинизм продажной девки, а видел незамутненное желание возбужденной не менее меня женщины. Пытался рассмотреть на ее теле отметины, свидетельствующие о бурно проведенной с другими ночи, но взору моему открылась лишь чистая кожа, почти не тронутая загаром, так и манившая к ней прикоснуться.

Запах, даже он был свеж и приятен: от нее не разило ни мужчинами, ни собственным потом или иными малоприятными ароматами, которые неизбежно остались бы, заявись она ко мне «с корабля на бал». Успела помыться перед этим? Сомнительно. Волосы совсем сухие, значит, не купалась, а простым обтиранием тут дело не выправишь. Разве что можно попытаться перебить подобное амбре духами с резким или сладким запахом.

Но от Рины не пахло косметикой или парфюмерией. Однако все же присутствовал какой-то неуловимый аромат: тонкий, манящий, и почему-то безумно знакомый. Желая понять его лучше, я принюхался, но этого оказалось недостаточно. Тогда подавшись вперед, просто уткнулся носом ей в шею, в надежде найти источник привлекающего меня запаха.

И пропал.

Ее кожа слабо, но узнаваемо пахла земляникой. Свежие, чуть сладковатые нотки в сочетании с естественным ароматом женщины кружил голову не хуже крепкого вина. Но было и что-то еще. Что-то, чему я не мог подобрать названия.

Все существо мое почему-то потянулась к этой женщине, словно замерзший уставший путник, добравшийся, наконец-то, до ярко пылающего камина. От нее тоже шло тепло. Не внешнее, внутреннее. Это сложно было объяснить. Но одно я понял совершенно определенно: терять это ощущение, пока не окунусь в него целиком и не отогрею что-то заледеневшее, составляющее мою суть, я не собирался. Более того, захотелось усилить это тепло, превратив его во всепоглощающий пожар. И я сумел этого добиться.

Она пылала и плавилась в моих руках, а я получал от этого огромное удовольствие, причем не только на физическом плане. Как вдруг все остановилось. Она сдала назад. А я растерялся. Не хотел отпускать ее так просто и в то же время не готов был раскрыть ей истинную причину подобного желания.

Поэтому сказал первое, что пришло в голову. Но, видимо, не угадал. Потому что та сладкая кошечка, что еще минуту назад сладко постанывала в моих объятиях, вдруг вновь превратилась в грубую вульгарную девку, с воплями принявшуюся от меня отбиваться, не стесняясь при этом осыпать ругательствами.

Это разозлило!

Так меня еще ни разу не отвергали. Особенно девицы легкого поведения. И я решил настоять на своем, как видно, зря. Девчонка, судя по всему, пылала не меньшей решимостью от меня избавиться, потому-то и прибегла к грязным методам. Ударила со всей дури меня по голове, отправляя в отключку! Ничего не скажешь, изящный выход из положения. Но и я-то хорош, совсем потерял бдительность. Непростительная беспечность!

С полевой кухни потянуло ароматом готовящейся еды, прерывая поток возмущенных мыслей, и я, к своему удивлению, обнаружил, что не прочь еще разок подкрепиться. Видимо, регенерация все еще действует, оттягивая на себя все силы организма и требуя дополнительной подпитки. Значит, пора возвращаться в шатер и ждать, когда мне принесут ужин. Может хоть на этот раз получится поесть горячего?

На обратной дороге, я старался незаметно изучить планировку лагеря, в поиске наилучших путей отхода. Проходя мимо явно складских палаток, заметил чуть в стороне натянутые на столбах веревки, где сушилось белье. Рядом с ними стояли две женщины из госпитальной обслуги и развешивали только что выстиранные бинты.

Одну из них я узнал сразу — Тильда. А вот другая, судя по фигуре и мелодичному смеху явно более молодая, стояла ко мне спиной. На какое-то мгновение мне показалось, что я узнал голос Рины, но тут же убедился в том, что ошибся. Мало того, что на женщине было стандартное форменное платье весьма строгого покроя, а голову прикрывал сестринский плат, так еще и Тильда смотрела на нее с таким теплом и лаской, что становилось ясно: она испытывает к своей собеседнице самые нежные чувства.

А Рина с Тильдой была в контрах. К тому же одевалась намного более вульгарно и была лишена той плавной грации и неторопливости движений, которые с первого взгляда были заметны в этой незнакомке. Вот она что-то сказала тихим, мягким голосом, вызвав на лице Тильды одобрительную улыбку и ехидный смешок.