Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна

— С пустыми руками вернулась, сыскарка?

— Отчего же? — улыбнулась я. — Вполне с уловом.

— Ну, пойдем, расскажешь. — И Григорий Ильич увлек меня в другую комнату, по случаю оказавшуюся моей спальней.

— С чего бы начать? — Проверив револьвер, я спрятала его в сундук и присела на краешек постели, Волков занял Мишкину кушетку. — Неклюда зовут Шандор…

— Геля! — заглянул в приоткрытую дверь пацан. — Бабушка велела нам в бане мыться.

— Ты у меня разрешения спрашиваешь?

— Да нет, я его высокоблагородию то же самое хочу предложить.

К моему огромному удивлению, Григорий Ильич согласился.

— Я кликну, как протопится, — пообещал Мишка и исчез.

— Шандор, — напомнил мне собеседник.

Я заморгала растерянно. Такого мистера Грегори я еще не видала, свой в доску парень, дружелюбный, расслабленный. Это его Костыль колданул?

Услышав мой вопрос, Волков рассмеялся:

— Нет, мальчик плел какие-то чародейства, чтоб просушить стены. Мы неплохо с ними поработали, с твоими беспризорниками. Так что с неклюдом?

Пересказав подробно допрос, я закончила выводом:

— Блохина выманили из города запиской, пырнули ножом, на осину повесили с помощью зачарованной веревки, скорее всего, ординарного каната, используемого для подъема тяжестей на купеческих товарных складах.

Грегори кивнул.

— Молодец. Приказчиков опрашивала?

— Между делом, третьего дня еще. Работник один сказывал, что родобные канаты через блок на потолке перекидывают, чтоб тюки сподручнее было один на другой ставить.

— Умница, Гелюшка.

Я зарделась. Вот ведь дурища!

— И кто же убийца?

— Их было минимум двое. Одна, скорее всего, бордель-хозяйка Мишкина. На нее провидица Зара указала, как на заказчицу соломенного гомункула. Другой предположительно господин Чиков. Во-первых, он Мишкиной полюбовник, во-вторых, подручный Бобруйского. Он получил от купца сто тысяч на оплату черного колдунства, но решил в свою пользу сэкономить. Двести рублей они заплатили Губешкиной. Та со смертными заговорами не работала, но могла обеспечить связь куклы с объектом. Видимо, Мишкина решила, что нужное действие сможет через гомункула и сама оказать.

— Пока все складно.

— Деньги они спрятали в проклятой усадьбе, не опасаясь, что кто-нибудь из местных их найдет.

— Когда?

— Еще в жовтне. А в начале грудня произошло что-то, что заставило нашу парочку поторопиться. Я пока не выяснила, что именно. Они убили Блохина, неловко изобразили самоубийство… И это тоже странно, Гриня. Почему так неаккуратно?

Грегори оскалился.

— Одно из последствий употребления опия, кроме эйфории, ощущение своего всевластия и абсолютного ума. И мадам Мими и Сергей Павлович до зелья этого весьма охочи.

Припомнив постоянно бегающие глаза господина Чикова, я хмыкнула.

— Логично. Еще мне кажется, что Блохина убила именно Мишкина. Он успел сказать Шандору, что «опасности от бабы не ждал», а мадам наша ловко с ножом управляется, говорят, обоих своих котов прирезала самолично. Теперь немедленно надобно нам эту мещанку Мишкину арестовать и допросить пристрастно.

Зевок я прикрыла ладонью, но Григорий Ильич его заметил.

— Немедленно? Ты совсем без сил, утром уже займемся.

— А эксгумация?

— Тоже завтра, распоряжения служивые от меня получили, отмашки только ждут.

— Перфектно. У нас будет труп с колотой раной и арестантка для допроса. Через нее дернем Чикова, от него ниточка тянется к заказчику Бобруйскому. На каторгу последнему пока не хватит, но…

— Барышня, — заглянула в спальню Дунька, — сейчас мужики париться пойдут, мы во вторую очередь. А вас, вашбродь, уже просили в баньку проследовать.

Волков притворно вздохнул.

— За границей все абсолютно уверены, что берендийцы парятся в своих срубах совместно, без разделения на мужеский и женский пол, предаваясь блуду.

— А сами… — поискала я в памяти что-нибудь, чтоб уязвить инородцев, и не нашла.

— Лягушек жрут! — пришла на помощь Дунька. — Тьфу! Пакость.

Григорий Ильич согласился, что да, пакость, поклонился и ушел, шлепая задниками тапок.

— Вот еще, барышня… — Девица достала из кармашка передничка картонный прямоугольник. — Костик говорит, еще утром почтальон доставил.

Телеграмма была из Мокошь-града, отправленная не из приказа, а с городского почтамта. Разобравшись со всеми «вскл», «тчк» и «зпт», я уяснила, что эксгумировать тело Блохина мне строго-настрого запрещается и что через три дня ожидается в уездный Крыжовень визит еще одного столичного сыскаря. Судя по подписи Мамаева, именно его мне в помощь снарядили.

Захотелось расплакаться от обиды. За что же такое недоверие? Потому что о результатах до сих пор не отчиталась? Так неделя всего прошла, минус дорога. Они же сами велели осторожничать, сразу быка за рога не хватать, сперва осмотреться. К открытию на телеграф пойду, гневный ответ посылать. Не нужны мне здесь надсмотрщики!

Настенные часы показывали четыре часа утра. Попарюсь и пойду.

Я снова посмотрела на циферблат. Эльдар Давидович уже рассыпал в вагоне-ресторане вечернюю порцию «букашечек» попутчицам и почивает под колесный перестук. Прибудет в Крыжовень он вечером на третий день. Запоздали мои гневные отповеди. Ну и ладно, и пожалуйста. А эксгумацию запретили, потому что знают, что я покойников боюсь? Какое гадкое мужское высокомерие! А еще коллеги!

Настроение мое настолько испортилось, что от бани я отказалась и даже легла спать, то есть притворилась спящей глубоким сном, лежала с закрытыми глазами и злилась. В гостиной до самого рассвета чаевничали, дружески беседовали, отправив мальчишек в горницу Дуняши. Провидица Зара гадала всем на картах, Волков травил байки из заграничной жизни, а когда до меня донесся гитарный перебор, я накрыла голову подушкой. Наверное, от духоты меня наконец и сморило.

Проснулась поздно, почти в полдень, с гудящей как с похмелья головой и пересохшими губами. Зеркало отразило мое иссиня-бледное лицо, покрасневшие глаза и, будто мало всего этого, парочку веснушек чуть ниже переносицы. Ну правильно, весна, к концу березня у меня этого добра на лице изрядно появится.

Отставить, Попович. Внешность тебя интересовать нисколько не должна. Главное — дело. К приезду Эльдара у тебя это дело закрыто быть должно. Собирайся, умывайся и приступай к работе. Мишкина должна быть немедленно арестована. Грегори говорил — утром? Вдруг он уже запер бордель-мадам, тебя не дожидаючись? А вдруг и эксгумацию провел?

По дороге на двор я отметила пустую прибранную гостиную, чистоту на кухне и отсутствие в прихожей как пальто Волкова, так и тулупа его подчиненного.

Утренняя рутина показалась мне нынче еще отвратительнее, чем обычно.

— Ушли все, — сообщила Дуняша, сгребающая с дорожек снег деревянной лопатой. — Служивый из приказа за его высокоблагородием явился, Федор Федорович начальство повез. А пацаны, как про смерть директрисы услыхали, сразу в приют побежали. А барыня почивает, а…

— Смерть?

— Ну да. Захария Митрофановна еще вчера нам труп нагадала.

— Директрисы?

— Ну да. Говорит, еще два покойника предстоит. — Лопата размеренно шаркала.

— Кто говорит?

— Да барыня! Расклад…

— Евдокия! — отобрала я лопату. — Кто умер? Почему? Когда?

— Чиновная дама Чикова. — Дунька опустила руки, отчего казалось, что она стоит по стойке смирно. — Зарезана в своем доме. Кем, не ведаю, о том приказной не говорил. А когда, так нынче под утро. Слуги ее нашли, в приказ прибежали, а дежурный немедленно за Григорием Ильичом явился, потому как пристав оставил адрес, где его разыскивать, у невесты, стало быть.

Вихрем бросилась я в спальню, умылась, заколола волосы, надела мундир, сунула в кармашек очки.

— Экая вы, барышня, — умилилась Дуняша, — надворная советница.

Посмотревшись в зеркало, я увидала привычную Гелю Попович, без следа ночных слез, зато с горящими азартом глазами.

— Откушаете перед выходом?