Франциска Вульф - Рука Фатимы
Мальчик спрятал руки под длинными рукавами рубахи и быстро засеменил перед ними. Так они дошли до двери, украшенной искусной резьбой.
– Прошу извинить меня, но в зал Утренней зари может войти только женщина, а вас попрошу подождать здесь…
– Что такое? – зарычал Джинким так, что мальчик испуганно отскочил назад. – Ты что, забыл, болван безмозглый, кто стоит перед тобой?! Я – Джинким, брат хана! Ни один червяк не может запретить мне войти в зал Утренней зари! Выбирай: или ты впустишь меня – или утром завтрашнего дня твоя голова будет торчать на зубцах вон той башни!
– Но, господин, я…
Джинким выхватил из ножен саблю и вплотную подступил к мальчику.
– Сперва думай, а потом открывай рот! – И приставил к его шее острие клинка. – Не испытывай моего терпения!
– Но Ло Ханчен и…
– Их головы будут торчать рядом с твоей, если станешь меня задерживать!
Тот побелел как полотно.
– Слушаюсь, господин… если вы так желаете… Но прежде я должен сказать высокочтимому Ло Ханчену…
– О моем прибытии? – снова перебил его Джинким. – Зачем?! Ему есть что скрывать?! Он что-то замышляет, чего я не должен знать?!
Ребенка била дрожь, от страха он совсем растерялся, не зная, что ему дальше делать.
– Нет, господин, конечно нет, я…
– Тогда поторопись! Живо открывай дверь и дай нам войти в зал Утренней зари!
– Да-да, конечно, господин!
И дрожащими руками мальчик стал снимать тяжелый кованый засов двери. Джинким вложил кривую саблю в кожаные ножны. Беатриче с изумлением смотрела на него: он улыбается… Поразительно, как изменилось его лицо – это сразу превратило его в привлекательного мужчину. Когда взгляды их встретились, его зеленые глаза засияли от удовольствия, как у кошки, играющей с шерстяным клубком.
Мальчик наконец открыл дверь, и они вошли. Беатриче не имела ни малейшего представления о зале Утренней зари, но никак не ожидала, что окажется в настоящей больнице.
Помещение оказалось величиной с гимнастический зал. Больные лежат на низких топчанах с соломенными матрацами, покрытых тонкими простынями. Стоят они вплотную друг к другу, в пять длинных рядов.
Недалеко от двери – примерно дюжина мужчин, их взгляды устремлены на пришедших. Все в серых китайских блузах и такого же цвета штанах, поверх накинуты длинные балахоны без рукавов. На головах ни шляп, ни чепцов.
«Наверное, это и есть врачи», – подумала Беатриче. Но почему их так много? Может быть, пришли из любопытства – посмотреть на женщину из Страны заходящего солнца?
Врачи взирали на них с неподвижными лицами, но у Беатриче возникло ощущение, что они смотрят на нее с неодобрением и неприязнью. До этих людей, пожалуй, нелегко донести основы современной западной медицины, как того хочет Хубилай.
Она выпрямилась, решительно выдвинула вперед подбородок. Эта привычка, выработанная за годы работы хирургом, помогала, когда иной раз назревали женоненавистнические выпады со стороны коллег мужского пола.
Между тем мальчик сделал несколько шагов и низко поклонился врачам – видимо, хотел продемонстрировать Джинкиму, кто здесь, с его точки зрения, заслуживает наибольшего почтения. Беатриче бросила на Джинкима взгляд, который не ускользнул от него. Глаза его налились злобой, и Беатриче поняла, в каком он состоянии. Со стороны мальчика это дерзость. Почему же Джинким на этот раз воздержался от резкого замечания?
– Добро пожаловать в зал Утренней зари, Беатриче, женщина из Страны заходящего солнца! – Ли Мубай приблизился к ней. – Приветствуем и вас, Джинким, брат и престолонаследник нашего высокочтимого императора Хубилай-хана. Ваше присутствие в зале Утренней зари – приятная неожиданность и большое событие для нас.
Наголо остриженный, небольшого роста монах низко поклонился. Одетый в оранжевое платье, радостным пятном он выделялся среди остальных – серых бородачей. Он единственный приветствовал ее, все другие молчали, застыв в неподвижных позах и не отрывая от нее глаз.
– В честь вашего прихода сегодня собрались все врачи, чтобы совершить совместный обход больных и начать столь желанный для нашего высокочтимого императора обмен знаниями, – продолжал Ли Мубай.
Беатриче почувствовала, что за словами вежливости скрывается любопытство.
– Но прежде позвольте представить вам наших уважаемых и благородных целителей.
Ли Мубай провел Беатриче и Джинкима мимо выстроившихся в ряд врачей, поочередно называя их имена. Для нее все они на одно лицо, а имена… не запомнила бы, даже если бы заучивала несколько лет.
В голове вертелись обрывки китайских слов. Только одно имя врезалось в память, вероятно, самое важное, – Ло Ханчен. Он кто-то вроде главного врача больницы. Пожилой человек, лет около семидесяти, с седой свисающей на грудь бородой так худ, что реденькие торчащие из подбородка волоски напоминали паутинку.
Кто остальные – сыновья, племянники или просто целители-коллеги, – она не поняла.
– Что ж, давайте осмотрим первого больного, – предложил Ли Мубай.
В его приветливости больше сдержанности, чем доброжелательства. Он подвел Беатриче к топчану в начале ряда. Пожилой, исхудавший до костей человек, кроме учащенного дыхания и легкого подрагивания век, не подавал никаких признаков жизни.
– Что скажешь?
Беатриче почувствовала, как на нее уставилась дюжина пар глаз – любопытствующих, скептических, недружелюбных.
Явно ждут, что сейчас она – варвар в женском обличье, посмевший переступить порог зала Утренней зари, – с треском опозорится.
«Только не допусти ошибки! – говорила она себе. – Это экзамен не только для тебя, но и для всей современной медицины и западно-европейской цивилизации».
– С каких признаков началась болезнь? – задала она вопрос, стараясь унять дрожь в голосе.
Вообще-то она ненавидела экзамены, пожалуй, даже больше, чем пауков.
Ли Мубай слегка наклонил голову.
– Если ты хочешь знать, я расскажу.
Беатриче пыталась понять, почему китайские врачи не опрашивают больного перед осмотром. Может быть, считают это лишним?
– Все началось летом, – продолжал Ли Мутбай. – Он перестал принимать пищу, каждый кусок выходил обратно.
– Была ли слизь или кровь? – спросила она и сразу прикусила губу: почему не дослушала до конца? Такие вот ошибки непростительны!
– Хороший вопрос, – ответил Ли Мубай; если ему и не понравилось, что его перебивают, то вида он не подал, на лице нарисовалась улыбка, как у статуи Будды. – Они наблюдались позже. А вначале…
В этот момент снова появился китайский мальчик – слуга.
