Елиорнавия из клана Сигур - Владарг Дельсат
– Она меня и не подпустит, – вздыхает Алекс, но потом, поблагодарив, ведёт меня к выходу. – Тебе бы остаться у нас на ночь, но ты не согласишься, – он не спрашивал.
– Не соглашусь, – киваю я, гладя птенца.
Девочка то начинает дрожать, то перестаёт, то делает специфические движения, которых я сначала не поняла, но вот сейчас меня озаряет: мой птенец голоден!
– Стой! – останавливает меня Алекс, увидев, что я опять примериваюсь к своей руке. – Ну что ты творишь? – укоризненно говорит он мне, протягивая детскую бутылочку.
– Спасибо, – киваю я, поднося поильник ко рту дочери.
Малышка захватывает губами горлышко поильника и принимается насыщаться, не открывая глаз. Я же глажу своего птенца, понимая, что почему-то ей страшно открыть глаза… Надо будет разобраться, почему.
Теперь она меня понимает даже без артефакта-переводчика. В девочке оказалось так мало своей крови, что моя заместила её безболезненно для ребёнка, принеся с собой и навыки – питания, разговорной речи, понимания матери, ну и полёта, наверное, хотя этого сейчас никто не скажет.
– Разрешишь проводить тебя? – интересуется Алекс, на что я киваю.
Вот ещё странность какая – мы знакомы несколько часов, а я чувствую себя так, как будто мы годы уже вместе. Разве это обычно? Разве так может быть? Мне даже кажется, что я чувствую его, чувствую его мысли, желания, как бывает после Выбора. Но ведь процедуры не было, почему тогда я себя так веду? Может, это какое-то колдовство? Он меня околдовал, чтобы иметь дежурной подстилкой…
Как ни странно, злости нет, я просто не верю в то, о чём думаю. Пока я размышляю, Алекс бережно, как вазу тонкого стекла, берёт меня на руки, осторожно поднимая в расцветающее ярким светом небо. Надо действительно придумать имя птенцу, а то ведь не дело ей безымянной ходить. А ещё… Что будет, если я Алекса приглашу разделить кров на этот день? Останется? Нет? Подумает обо мне что-то нехорошее? Очень хочется пошалить, просто очень!
***
Я не решилась. Просто не решилась ему предложить. Когда я уже открыла рот, чтобы сказать, забеспокоилась малышка, ну я и отвлеклась.
Нас встречают, кажется, все. Весь клан не спит, встречая меня. С интересом смотрят Младшие, улыбаются Старшие, нет злости в глазах, только любопытство. Почему так, я не понимаю, потому что занимаюсь малышкой, распахнувшей свои глаза – они зелёные, как и у меня. Глубокий такой цвет, яркий, как драгоценный камень. Дочка… Я могу её так называть, как хомо, потому что я – мать. Единственная мать в своём народе. Рождение птенцов у нас – усилие всего клана, поэтому нет фиксированных родителей, можно сказать, что родители – все Старшие клана, но не в моём случае, как и сказал целитель.
Тонкие ручки вцепившейся в меня девочки, испугавшейся чего-то, заставляют меня всё внимание переключить на неё, мягко, ласково уговаривая не бояться. Она-то всё равно будет, я вижу… Что же ты пережила, маленькая? Нет ответа на этот вопрос – ментату её не покажешь, детям нельзя читать в голове, им очень больно от этого. Значит, будем узнавать постепенно.
– Целитель, – обращается наш Глава к Алексу. – Будьте нашим гостем.
Что? Я ослышалась? Клан приглашает целителя разделить кров – это ещё одна небывальщина. Одно дело, если бы я пригласила, совсем другое – весь клан. Ещё одна небывальщина – Алекс соглашается. Может быть, я придумала себе всё плохое, а на самом деле он хороший? Как это узнать точно?
– Елика, мы позволили себе поставить кровать для птенца в твоих покоях, – негромко говорит мне Старший. – И заменили слугу на двоих самок хомо. Они помогут тебе.
– Благодарю за заботу, Старший, – ошарашенно отвечаю я.
– Более не Старший я для тебя, – удивляет он меня ещё больше. – Называй меня Уле.
– Да, Уле, – привычно подтверждаю я, думая о том, что нужно проверить положение светил – не попадали ли они на поверхность… Что происходит?
– Иди, Елика, я рад, что не ошибся в тебе, – подталкивает он меня. – Клан гордится тобой.
За эти слова ещё вчера я бы визжала и прыгала до потолка. Это высшая похвала, выше просто не существует. По крайней мере, в нашем клане. Но едва только из глубины к моим глазам подступили слёзы, как пискнула малышка. Ах, да, надо детское имя ей дать… Детское имя – оно красивое и короткое, а взрослое мы получаем после малого совершеннолетия и всегда со смыслом. Я вздыхаю.
– Слушай, клан Сигур! – обращаюсь я к собравшимся ритуальной фразой. Меня не поправляют, не одёргивают, значит, получается, я как Старшая имею право? – Мой птенец, моя… дочь, – я запинаюсь, но Старшие кивают, а девочка раскрывает глаза ещё шире, – отныне носит имя Алье!
– Долгих циклов, Алье! – хором отвечают все Младшие, завершая ритуал имянаречения птенца.
А я опять шокирована – только что, с ходу, безо всякой подготовки, я провела ритуал, отчего у моей малышки есть имя, но никто, совсем никто не возразил, как будто всё именно так и должно быть! Как так?
В раздумьях я иду в свои покои. Новонаречённая Алье молчалива, что не очень обычно, но тоже может быть – я же не знаю, что с ней было. Поэтому просто захожу в свои покои, думая о том, что надо её помыть, но вот как она отреагирует? Я присаживаюсь на диван, понимая, что Алье очень лёгкая, и мои руки совсем не устали. Я усаживаю её себе на колени, обнимаю, прижимая к груди, и принимаюсь гладить, просто гладить по голове, на которой почти нет волос. Вот ещё что – и у старшей девочки, и у дочки почти нет волос на голове… Кому понадобилось остригать их?
– Ты меня убьёшь? – тихо спрашивает меня Алье. У меня на мгновение замирает сердце.
– Я тебя никому не отдам, не позволю, чтобы тебе делали больно или плохо, – отвечаю я ей как умею ласково, продолжая гладить.
– Значит, ты – мама, – делает логичный вывод ребёнок. – А то прошлую маму убили. Тебя не убьют?
– Меня не убьют, – обещаю я ей, продолжая гладить её и легонько покачивать, отчего дочка успокаивается. – Сейчас мы пойдём мыться, а потом ещё покушаем, согласна?
– Покушаем?! – она очень удивлена, как будто я сказала что-то невозможное.
– Да, – киваю я, продолжая её гладить. – Мы теперь будем часто кушать.
– Значит, я умерла, – вздыхает Алье, которой от силы пять циклов. – И всё случилось, как мама сказала…
Кто бы знал, каких сил мне стоит не начать её разубеждать! Но сейчас важно узнать, что рассказывала та девочка, которую дочка называла мамой. И мой птенец с готовностью рассказывает. Она спокойно, даже пытаясь улыбаться, рассказывает о том, что нужно потерпеть, и не будет каких-то страшных зверей, а только много детской жидкой еды и хлеба. Дочка явно хочет иначе назвать детскую еду, но не знает слова, как не ведаю и я.
Я несу её в ванную, осторожно выпутывая из плаща, которого она немедленно пугается. Надо будет расспросить, почему, ведь чёрный – обычный цвет формы Стражи, а сейчас нужно заниматься совсем другими делами. Пока наполняется ванна, я ощупываю малышку, она просто болезненно худая, несмотря даже на мою кровь… Ничего, маленькая, мы справимся, а мама узнает, кто это с тобой сделал, и уничтожит мерзавца!
Сантктус, как она сжимается! Я только хотела положить её в воду, а она сжимается, как… У меня даже сравнения такого нет, чтобы описать то, что я вижу. Но в следующее мгновение, почувствовав тепло, Алье явно расслабляется. Она что, считала, что я её в ледяную воду положу? Действительно, звери… Может, морфы? Завтра подумаю, сейчас надо мыть моё чудо.
Бережно водя мочалкой, я сдерживаю слёзы, подступающие от реакции малышки.
