Пепел жизни - Рина Харос
Глава 3
Йенс
Не каждый сможет прожить в золотой клетке эгоизма.
Я не выходил из хижины неделю. Частые стуки в дверь сменились на удушающую тишину, солнечный свет, который ласкал стены, теперь не мог проникнуть сквозь забитые окна. Я сделал из хижины тюрьму, откуда не хотел сбегать и покидать ни на минуту. Было хорошо, когда тьма ласкала в своих объятиях и шептала множество способов, как расквитаться с демоном. Я молчал, но разум впитывал в себя все, что казалось манящим – вырванное сердце, пытки, после которых можно оставить ненавистника гнить в яме, вспороть брюхо и сломать все ребра, чтобы каждый вздох давался с адской болью. Но даже это не заглушало страдания, клубившиеся в глубине души, расползаясь по нутру ядовитыми плетьми.
Касандра… Я не мог объяснить, что случилось со мной в то утро. Умело скрывал столько лет свою одержимость, переступая через принципы и гордость, давая ей право выбора. Вспоминая все прожитые годы, я понял, где допустил главную ошибку – позволил фее вести игру. Дал возможность делать собственный выбор, который погубил все. Я должен был подчинить, привязать насильно к себе, чтобы она следовала по пятам, желая получить хоть толику внимания и грубых ласк по ночам.
Чем больше я давал ей свободы, тем сильнее она от меня отдалялась. И в этом винил только себя, что не предугадал, чем это все может закончиться.
Женские голоса послышались на пороге, но я громко рыкнул и, услышав испуганный возглас и удаляющиеся шаги, сглотнул горькую слюну и прислонился головой к стене, пару раз об нее ударившись.
– Дурак, дурак, дурак!
Затылок начало ломить от ударов. Согнув одно колено, я положил на него локоть и свесил кисть. Пальцами свободной руки провел по воздуху, где летали пылинки и мелкая стружка, вырисовывая имя, которое так любил и ненавидел.
Касандра.
Каждый день, проведенный в этой клетке, я задавался только одним вопросом – почему она? Взбалмошная, не умеющая идти на компромиссы дикарка, которая всегда все делает наперекор и вопреки. Но будто какая-то часть моей души решила укорениться в теле феи, заставляя следовать за ней подобно верному псу.
Все то время, когда мы не общались, я следил за всем, что она делает и с кем общается, будь то житель поселения или заплутавший купец с соседнего континента, который направлялся на ярмарку в столицу. Касандра всегда со всеми была мила, дружелюбна, ее сердце не знало злости и ненависти, нутро подпитывало все вокруг своей лучезарностью и теплом, которое может сравниться с объятиями матери в зимний вечер.
Я яростно мотнул головой, прогоняя морок. Сжав кулак, рассек им воздух, услышав характерный свистящий звук. Привстав на трясущихся ногах, облокотился ладонью об стену, чтобы не упасть. Сделав пару шагов, споткнулся о разбросанную одежду, которую разорвал, как только Касандра покинула поселение с демоном. Все рубашки и штаны пропахли феей, несмотря на то что заходила она всего пару раз. Но ее запах – лимон и вишня – плотно засел в памяти и не собирался исчезать, каждый день напоминая о потере. Уцелевшее зеркало на стене встретило искаженным видением меня самого – серая кожа, потрескавшиеся губы, темные круги под глазами и отломленный клык.
Может, если я избавлюсь от них, она вернется? Уберу метку орка, которая отталкивает всех вокруг.
Приоткрыв рот, я шикнул, когда сухая кожа треснула в уголках губ, кровь мелкой струйкой потекла вниз, падая на пол, образуя неровную лужицу. Голова закружилась от голода и обезвоживания. Облокотившись ладонями о стену по обе стороны от зеркала, я опустил голову вниз и сделал глубокий вздох, чтобы унять поднимающуюся тошноту.
– Соберись, ничтожество.
Взревев, я продолжал удерживаться одной рукой о стену, а второй вцепился в целый клык, начав тянуть на себя. Боль прошлась по лицу, подобно разряду тока, рот наполнился металлическим привкусом крови, но я продолжал истреблять то, что делало меня схожим с орком. Клык разломился пополам. Сплюнув слюну под ноги на пол, я приподнял голову и всмотрелся в зеркало затуманенным от боли взглядом. Провел дрожащей рукой по остовам, которые едва виднелись сквозь приоткрытые губы. Я сжал руку в кулак и начал водить клыком по зубам, стирая и выравнивая. Кожа царапалась, смешиваясь с кровью. Спустя пару минут я безвольно опустил руки и рухнул на пол, рвано выдохнув.
– Противно смотреть на тебя, рогоносец.
– Уйди отсюда.
Посреди разрушенной хижины стояла Смерть и скребла длинными ногтями по бревенчатым стенам, соскабливая мою запекшуюся кровь. На ее лице отражалась плохо скрываемая улыбка.
– Не надоело скалиться каждый раз?
– Ради тебя и твоей нервозности – нет.
Смерть повернулась ко мне, положив руки на тонкую талию. Ее лицо приняло человеческий облик – ни черепа, ни плоти, которая свисала с лица неровными лоскутами, вызывая лишь одним своим видом рвотные позывы. Хлоя сжала на талии желтоватого оттенка платье, что выражало ее недовольство. Встретившись со мной взглядом, она едва заметно мотнула головой и тяжко вздохнула.
– Ты совершаешь ошибку за ошибкой, Йенс. Почему я должна убирать за тобой из раза в раз? Если мне не изменяет память, я не нянька.
– Брось, твоих нравоучений еще не хватало.
Отмахнувшись от Смерти, как от назойливой мухи, я оперся об стену и встал, пытаясь унять головокружение.
– Когда ты последний раз ел, пил? – мимолетно спросила Смерть, но в ее голосе прозвучала едва заметная тревога. Я посмотрел на нее исподлобья и, не ответив, прошел мимо девушки и рухнул на то, что некогда служило мне кроватью – одинокий матрас, сплошь утыканный следами от кинжала и ножа, лежавшего в углу хижины. Перевернувшись на спину, вытянул ноги и услышал характерный звук расправляющихся позвонков. Одну руку вытянул вдоль тела, другой прикрыл глаза, которые нещадно щипало.
– Ты же знаешь, что голодовкой себя не убьешь. К чему весь этот фарс?
– Прошу, уйди. Какого черта ты приперлась именно сейчас?
Смерть молчала. Неслышно она подошла ко мне и присела на край матраса, обхватив руку, которая лежала вдоль тела, своей прохладной ладонью. Пальцами другой она убрала отросшие пряди волос с моего лица, затем очертила контуры и едва ощутимо коснулась нижней губы, где прежде виднелись клыки.
– Такие жертвы, и ради чего? Ради той, для которой ты просто бывший друг, пытавшийся взять ее силой.
– Я не… – убрав руку, я широко распахнул
