Мой главный экзамен - Лея Болейн
— Чувство юмора у вас где находится? — пробурчала я. — Его надо срочно отмассажировать. Оно совершенно окостенело. Родовая травма, или просто вы им никогда не пользовались…
— Приступайте к делу и не болтайте, студентка. Впрочем, нет. Вас же всё равно не заткнёшь… Расскажите-ка лучше о себе.
— Что?!
Я подумала, что ослышалась.
— Что, что… О себе. Если магическая ориентировка навевает на вас такой глубокий сон… Рассказывать о себе — тоже полезный навык. Пригодится, когда вы пойдёте устраиваться, пусть даже посудомойкой.
— Это почему посудомойкой?!
— Ну а куда? Характер у вас скверный, знаний ноль, руки растут из того же места, что и ноги. Вы родились в Ровиане?
— Да, — процедила я сквозь зубы. — Сайен Гнобс, мы так не договаривались!
— Так давайте договоримся.
— Это выходит за рамки нашего… соглашения!
— Заключим допсоглашение. Вы скрашиваете моё здесь унылое лежание под вашими слабенькими ручонками рассказами о себе, а я… хм, дайте подумать.
Бриттов Гнобс. Ужасно захотелось его ущипнуть. Да что там — пнуть под столь соблазнительно голый под полотенцем зад…
Соблазнительно голый зад… Ужас какой, так ведь я и подумала!
— А я могу сделать так, что на экзамене вы как капитан вашей группы не провалитесь — пока что я не вижу другого варианта развития событий, разве что вы призовёте всех демонов преисподней, но я что-то сомневаюсь, что вы сможете ровно начертить пентаграмму.
Так, успокойся, Фенри. Дыши глубже, кому говорю! Он просто издевается, моральный садист. Дорвался в кои-то веки до иногородней студентки, столь удачно давшей ему на руки повод поехидничать вволю. Ему просто скучно.
И в чём-то он, к сожалению, прав. Позиция капитана не сделает меня победительницей или хотя бы равной Арвиану фигурой. А вот помощь преподавателя и куратора…
— Что вы хотите знать?
— Расскажите о себе. О своём детстве.
— Да нечего особо рассказывать, — масло с запахом медовой груши необъяснимым образом расслабляло и меня тоже, как и мерные прикосновения к намасленной коже сайена Гнобса. Плечи, лопатки, поясница… Поглаживаем, разминаем, растираем…
— Не забудьте про седалищный нерв! — БэГэ потянулся рукой к полотенцу и быстро стянул его почти до середины ягодиц.
— Послушайте…
— Слушаю. Слушаю и слушаю, а вы так и не ответили — вы из Ровиана? Что случилось с вашими родителями?
И я открыла рот, чтобы возмутиться, честно открыла, но…
Уставшая.
Сытая.
Размякшая от сладкого запаха.
Выбитая из колеи всеми этими его глупостями…
Вместо того, чтобы возмущаться дальше, я взяла да и ответила:
— Да. Я родилась в Ровиане, а родители погибли от эпидемии легочной, когда мне было двенадцать лет. Потом я четыре года жила у тёти, двоюродной сестры отца…
Я говорила, продолжая растирать спину, ноги и руки сайена Гнобса, а он лежал молча и слушал.
Странно.
За все девятнадцать лет моей жизни никто никогда не спрашивал о том, какое было у меня детство.
Вечер третий
— Учиться магицине было сложно, но мне нравилось. Я не собиралась уходить из Академии святого Ифасуила… — я так погрузилась в собственные невесёлые воспоминания, что на миг забыла и о БэГэ, и о времени, о конспектах и обо всём на свете. Словно снова увидела себя в скромном зелёном платье медицинской сестры. Юбку в пол отягощали многочисленные карманы, предназначенные для всяких важных в операционном процессе мелочей, но используемых, как правило, для всего подряд. Вдохнула запах уксуса, спирта и трав, которыми пахла обеззараживающая эссенция, центнерами изготавливаемая на фармако-алхимическом факультете.
Неожиданно для себя поняла, что не против продолжить рассказывать. Тем более, что до определенного момента слушал Брагерт хорошо: молча. Наверное, втихаря дремал под мой монотонный бубнёж, думала я. Так это ещё лучше — никому не расскажет!
— Я с детства мечтала лечить людей. Ну, не с самого детства… Когда родители заболели и умерли. Врачи, которые к нам приходили, говорили потом, что я осталась в живых каким-то чудом. А тётя, сестра отца, которая взяла меня к себе жить, говорила, что Небо забирает лучших, а всякое дерьмецо, вроде меня, оставляет… Ой, простите.
Брагерт ничего не сказал, и я ещё больше уверилась в предположении, что он спит с закрытыми глазами.
— Мне было шестнадцать, когда я поступила в Академию. Тётка меня не сильно любила, но деньги присылала исправно: родительский дом она продала. Я не шиковала, но на жизнь хватало, можно было учиться и не думать о подработке. На учёбу уходило очень много времени. Вы… вы правильно вчера сказали. Я хотела после четвёртого курса попробовать перевестись на хирургию.
— Тогда что заставило вас передумать? — голос сайена Гнобса заставил меня вернуться к реальности.
— Я и не передумывала. Пришлось уйти, чтобы это выглядело как моё собственное решение, а не отчисление с позором. Тётка так разозлилась, что перестала посылать деньги… Это очень глупая история. Для вас — скучная.
— А вы не решайте за меня. Я, конечно, интеллектуальная элита Алкетона, но, признаться, порой читаю анекдоты на последней полосе Алкетонского Вестника. И даже смеюсь над ними иногда, представляете?!
— У меня хорошо развито воображение.
Представить себе сидящего утром на толчке с газетой в руках и хохочущего над тупыми анекдотами Гнобса было действительно нетрудно. Куда труднее развидеть…
— Ну, так что же?
— У меня был куратор… Один такой самодовольный сайен, — неохотно сказала я. — У него было множество наград и почётных званий, публикаций, попасть в его студентки, особенно будущей сестре, а не хирургу, было очень непросто. И когда у меня получилось, я была готова на всё. Он сказал, что нужно приезжать к нему домой два раза в неделю.
Сайен Брагерт дёрнулся, пытаясь встать. Очевидно, он совершенно забыл, что из одежды на нём только полотенце, и то не целиком закрывает святая святых. Однако катастрофы не произошло: я умудрилась перехватить падающее полотенце в полёте и вдавила его краешек в упругую ягодицу преподавателя.
— Рано паникуете! Он мыслил почти точно так же, как и вы.
— В каком смысле? — полуопустившийся на стол Брагерт уставился на меня исподлобья.
— Ну, такая, как я, не была ему нужна даже даром в постели, зато он решил использовать меня как грубую физическую силу.
— В смысле?!
— В смысле, я мыла его дом.
Я поморщилась, вспоминая двухэтажный домишко с облупившейся на крыльце оранжевой краской.
— Дай угадаю, вы перебили ему всю посуду? Постельные клопы никак не уходили, полюбив ваше общество?
— Увы. Я же говорю, всё очень скучно. Если в двух словах: я обнаружила тайный вход в подвал из его кладовой. Замаскировано было
