Дженнифер Эстеп - Первый холод (ЛП)

Мои сны в эту ночь очень стнанными, наполненные мечтами, неотчетливыми фигурами и парой красных горящих глаз, которые всюду следовали за мной, все равно как бы я не пыталась ускользнуть от них.

Во сне я бежала и бежала с серебрянным мечом в руказ, но глаза всегда были там и охотились за мной.

Когда я наконец остановилас и повернулась к ним, они все приближались, окутали мея как облако из густого дыма, прежде чем они поглотили меня...

Я проснулась в поту с криком на губах. Мое сердце дико билось в груди. Бум-бум-бум. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это был сон, и я была в безопасности в теплом доме бабушки Фрост.

Я дрожала. По какой-то причине меня не успокаивало знание о том, что это был только сон, нет. Не сегодня ночью.

Я перевернулась и посмотрела на часы рядом с кроватью. Три часа тридцать семь минут. Все равно я знала, что не смогу снова заснуть, не с этим свежим воспоминанием горящих глаз в голове. Было странно, что у меня не было никакого предчувствия, откуда пришло это видение.

Всегда, когда я прикасалась к предмету, вспыхивали связанные картины и чувства вспыхивали во мне, они становились частью меня, и я всегда могла вспомнить, что я видела.

Это было похоже на фотографическую память. Иногда, если я спала, мой дух путешествовал по воспоминаниям и показывал мне случайные отрывки, как будто я одновременно смотрела отрыки из дюжины различных фильмов.

Но я никогда еще не видела пару горящих красных глаз, и я определенно вспомнила бы об этих глазах и их ужасном жаре.

Все еще немного сонная я вылезла из кровати и пошла в направлении ванной. Внизу я услышала голоса, которые доносились с лестницы, тихие, мягкие. Мама должно быть наконец вернулась домой и разговаривала с бабушкой. Хорошо.

Когда я закончила в ванной, я пошла вниз на кухню, где мама и бабушка всегда сидели, когда беседовали по ночам, приготовив домашнее какао и подходящие лакомства, которые бабушка выпекала днем.

Но они не сидели в кухне, даже свет не горел. Странно. Я больше не слышала никаких голосов, итак я пошла вдоль по коридору в переднюю часть дома.

Бабушка Фрост поникла прислонившись к входной двери. Ее рука лежала на ручке, как будто она только что закрыла дверь за кем-то.

— Бабушка? — прошептала я, и в моем животе распространилось очень дурное предчувствием. — Что-то не так?

Понадобилось какое-то время, пока она не повернулась и не посмотрела на меня. Слезы бежали по ее щекам, наполняли каждую складку, и внезапно она выглядела столетней.

Я не была провидецей как бабушка. Я не могла занлянуть в будущее, но откуда-то я знала, что она сказала бы, если бы открыла рот.

— Произошла ужасная авария, — начала бабушка Фрост.

Остаток ее слов я больше не слышала. Я была слишком занята тем, что снова начала кричать.

Следующие дни, нет, следующие недели, я едва ли воспринимала из-за моей скорби. Моя мама Грейс попала в аварию тем вечером по дороге домой.

Пьяный водитель появился из неоткуда и въехал в бок ее машины, прежде чем он исчез. Моя мама якобы умерла сразу.

Она так сильно пострадала в аварии, что бабушка не дала мне взглянуть на ее тело, а во время погребения ее гроб оставался закрытым.

Я все равно не могла думать не о чем другом кроме того факта, что моя мама мертва, а я виновата в этом.

Если бы я только не прикоснулась к расческе Пейдж, если бы я только не захотела узнать, что она скрывает, если бы я только не хотела бы так сильно узнать ее тайну.

Если бы я просто взяла бы расческу Бетани, то ничего этого не произошло бы. Я никогда бы не увидела, что отчим Пейдж делает с ней, и моя мама не ехала бы так поздно вечером домой.

Она была бы дома со мной, а не в дороге с этим тупым, пьяным водителем.

Конечно, это также значило, что отчим Пейдж продолжал бы издеваться над ней, и никто бы ничего не узнал. Никто бы не помог Пейдж.

Я не была уверена от какой мысли мне было хуже. Что моя мама должна была умереть, только потому что я была любопытна, или что Пейдж причиняли бы боль снова и снова, так как я овладела бы своим любопытством.

Ужасные, наполненные виной мысли снова и снова крутились в моей голове как большая карусель, которую я не могла остановить и с которой я не могла спуститься, как бы сильно я этого не желала.

Я не многое делала в этот период. Я не пошла снова в школу. Я не делала домашнее задание. Я не разговаривала с моими подругами. Я ела что-то, спала мало. Я просто оставалась в своей комнате в доме бабушки Фрост и плакала.

Плакала и плакала, а затем плакала еще больше.

Бабушка делала все, что было в ее силах, чтобы я чувствовала себя лучше. Она готовила мне особенную еду и пекла специальные вкусняшки, обнимала меня крепко, если я плакала.

Она снова и снова объясняла мне, что это была не моя вина, а только решение Богов, жестокий поворот судьбы, который она не смогла увидеть при помощи своего дара.

Боги ли, судьба ли, ничего из того, что она говорила, не могло изменить мои убеждения.

Смерть моей матери была только моя вина, и я должна была за это ответить.

Одна. Навсегда.

Однажды утром, приблизительно через три недели после похорон мамы, кто-то постучал в дверь.

Было еще очень рано и холодно для мая. Так холодно, что тонкий слой инея покрыл снаружи все вокруг серебрянным покрывалом.

Снова постучали, но я была слишком занята тем, что смотрела пустым взглядом в окно, чтобы переживать об этом.

Кроме того, вероятнее всего это было всего лишь очередной клиент бабушки, который хотел заглянуть в свое будущее. Бабушка Фрост на этой неделе снова начала принимать людей.

Она объяснила, что ей нежно было чем-то заняться, что-то делать, а не просто сидеть и размышлять о том, что ее дочь умерла.

Она пыталась растормошить меня, чтобы я тоже начала что-то делать, что-нибудь, что отвлекло бы меня хоть ненадолго.

Бабушка тоже страдала, поэтому я сделала самое лучшее что могла. Для начала я помогала ей в том, чтобы упаковать все в нашем старом доме и перевозить в ее, так как я жила теперь у нее.

Я сделала мою комнату такой, какой хотела ее видеть, затем смотрела телевизор и делала вид, как будто читала комикс, несмотря на то, что едва ли могла вспомнить, что происходило на предыдущей красочной странце.

А если я плакала, то делала это поздно вечером в моей комнате, где бабушка не могла меня увидеть или услышать, хотя я знала, что она в своей комнате на другом конце коридора делала тоже самое.

Но ничего, что бы я не предпринимала, не могло уменьшить боль в груди, или помочь мне избавиться от чувства вины в смерти мамы.