Змеиные боги - Лизавета Мягчило
– Спасибо вам.
– Заходите, если что. Солений добрать у меня можно, через неделю и мяса купить – козлят бить буду. – Увидев, как всем телом дернулась Надя, Ульяна снова простодушно захохотала. – Да не трясись ты так, девица. В наших краях такие колыбельки не для зла пели, без дурного умысла. Напротив, для родных чад такие песни тянули, чтоб беду и горе отвадить. Приглянулась ты нашему мальчишке, видно. Ты погляди, раньше ж полдеревни девок бегали с именами Некраса да Злобыня. Так красоту их спасали да добрый нрав.
Катерина действительно вспоминала что-то подобное – третий курс, комната общежития. Пожарный извещатель старательно скрыт за обрезанной пластиковой бутылкой от минералки и, словно паук лапками, оброс скотчем. Вокруг витает дым сигарет, в руке приобнявшего ее Саши мутным содержимым плещет полупустая банка дешевого пива. Компания смеется, вспоминая дикие, почти варварские обычаи прошлых времен. Учащаяся на журфаке Смоль слышит их впервые. Но тоже возмущенно всплескивает руками, невольно пиная прислонившегося друга. Вы только подумайте, надо же, подобное петь родным детям. Просто немыслимо, как после такого можно спать самим. Бедные-бедные младенцы, неловко агукающие в своих колыбельках под столь мрачные мотивы… Вот у нее, Кати, непременно отсох бы язык. Одна мысль о подобном – глубокая психотравма.
И сейчас она в этом абсолютно точно убедилась. Слыша ужасные строчки вживую, ощущала, как язык пересыхает и распухает во рту, прекращая ворочаться. Это эффект замирания – Смоль боялась шевельнуться. Боже, боялась сделать вдох, за которым услышит уже не Надино, а свое имя в строчках колыбельной.
Катя заставила себя кивнуть, группа подхватила этот пустой болваночный кивок, соглашаясь с женщиной. Да, ничего страшного. Искренним был только Славик, но по поводу его эмоционального интеллекта у Смоль давно были вопросы.
– Вот кого Злобыней называть нужно было. Глядишь, нормальным бы человеком выросла. – Догоняя непривычно зажатую Надю, тот миролюбиво закинул руку ей на свободное от Пашкиных объятий плечо, игриво толкнул бедром.
Гаврилова тут же зашипела – похлеще ядовитой гадюки. Сбросила его руку резким рывком и сама отшатнулась, спотыкаясь о ногу Павла.
– Идиота кусок. А знаешь, почему только кусок? Ты на цельного даже не тянешь.
Снисходительно давясь смехом, Павел потянул ее за руку вниз по дороге. Гаврилова же продолжала оглядываться и бросать на Елизарова пропитанные ненавистью взгляды. Напряжение, каким бы сильным оно ни было, не подкрепленное чем-то тяжелым и ужасающим, начинало растворяться. Быстро пришел в себя Павел, отбивая избранницу от подколов друга, за ним следом с ленцой в голосе включился в разговор Саша. Кате и самой теперь легче дышалось. Шаг по широкой тропинке стал бодрей и пружинистей. Теперь все постепенно меркло, еще через пару дней эта колыбельная, ровно как и коза, будет вспоминаться забавной неприятностью. А через месяц сотрется из памяти, изредка выныривая из глубин во время пьяных разговоров о сверхъестественном и мрачном.
А сзади слышалась забористая ругань и шлепки полотенцем по возмущенно блеющему животному:
– Марта, коза ты такая, жрать тебе нечего? А ну отвали!
Глава 3
Восьмой участок на поверку оказался девятым – Ульяна по привычке убрала из счета полуразвалившийся дом, стены которого облепили голые ветви девичьего винограда. Летом ветхая изба с одиноко хлопающей по ветру ставней не видна за красно-зеленым пологом, а участок вокруг зарастает крапивой и цветущей армерией, некогда украшавшей клумбы. Когда-то и здесь заботливые руки пололи грядки, собирали с яблонь спелые плоды, заливали в чашку кипяток, угощая пришедших чаем. Когда-то.
Отголоски прошлого смотрели на Катерину пустыми окнами, а она смотрела на них. Прямо, серьезно, с нотами неизведанной затаенной тоски. Вот они, молодые и пышущие здоровьем, смело принимающие каждый вызов и бросающиеся навстречу приключениям. Сколько еще они будут такими? До орущих, категоричных, но нежно любимых младенцев, появляющихся у совершенно не готовых (сколько ни говорите, а к ним невозможно быть подготовленными) семей, до начальников-сволочей, до первых артрозов и артритов. Время сожрет их. Так же неумолимо и неотвратно, как поглотило хозяев этой избушки, оставленной тосковать без звонкого хохота и ласковой руки.
Елизаров сочно выругался, отвел душу. Вцепившись короткими ногтями в щеки, с нажимом оттянул их вниз, запрокидывая голову. Поглядел на небо с глубоким укором. И развернулся обратно: пересчитывать проклятые избы. Эта действительно оказалась восьмой.
Путем коротких дебатов и простых выводов они подошли к следующей, в которой по всем законам полагалось жить старосте деревни.
Залилась лаем и затанцевала маленькая лопоухая собака, бегающая по двору без цепи. Она смело просовывала тонкую, остро вытянутую лисью морду в широкие прорези деревянного забора и щерила мелкие зубки. При этом коварное создание вовсю виляло куцым хвостом: «Что стоишь, подойди, я добрый». За домом забор продолжался – тянулся сотки на три, может, больше – Катерина не была мастером определения площадей. Просто поле за домом ей показалось большим. На нем свободно расхаживали четыре черно-пестрые коровы, размеренно жуя первую выбившуюся траву.
Недалеко от избы в землю были врыты два железных столба с протянутыми через них длинными веревками. Рядом стояла низенькая сморщенная старушка. Звонко шлепало по воздуху постельное белье в ее руках. В памяти Смоль нежно всплыл образ собственной бабушки, так же встряхивающей одежду, прежде чем отправить ее на сушку. Чтоб была разглаженной и высохла не мятой.
Стоящий возле Кати Бестужев неожиданно глубоко и прискорбно вздохнул, по привычке запуская пятерню в светло-пшеничные волосы:
– А я-то думаю, что не взял? И с кем мне теперь постельное делить?
– С идиотом дели или с нашей мадам. Она вон какая, там и кровать, считай, вся твоя будет. – Гаврилова стрельнула взглядом из-под тонко выщипанных бровей сначала на Славика, затем на Катю. Оба довольно осклабились ей в ответ. Елизаров еще и средний палец оттопырил, гордо протягивая к ее носу. Шлепнуть по нему Гаврилова не успела, парень ловко увел руку в сторону, злорадно хохотнув.
– С идиотом боязно, вдруг ему понравлюсь, а с мадам стесняюсь, вдруг мое сердце украдет? – Обворожительно улыбнувшись раздосадованной Катерине, он с наигранной печалью развел руками. Не получившая развития для своей колкости Надя недовольно закатила глаза.
– Договоришься, Сашка, проснешься, а она у тебя под боком. Сердце, руку и печень ждет.
– Я брала несколько комплектов, так что поделюсь. – Смоль сказала это мимолетом, вновь включая фотоаппарат и делая фотографию женщины, потирающей поясницу около таза с бельем. Простыни развевались за ее спиной.
– И будет наш Сашка спать в розовых мишках, красота.
– Лучше, чем в черных шелках и с БДСМ-причиндалами над головой.
– Извращенка.
– Не завидуй.
На короткую перепалку девушек
