Совесть Городат (СИ) - Анифер Екатерина

Первый снимок оказался неожиданным для всех, но получился более реалистичным, чем постановочные. И сейчас именно он “украшал” мою комнату. Я ещё раз посмотрела на огромное “фото”. Я с недовольным видом сидела в этом огромном кресле, подперев щёку рукой, в то время, как неизменно сияющая Виола что-то увлечённо тарахтела у меня под ухом. Второй рукой завладел Равианикиэль, сидящий на подлокотнике. Сняв мою перчатку, источник жаждал погадать мне по линиям жизни на ладони.

Мирони умудрился запечатлеть именно тот миг, когда я, услышав, что мы с Равианикиэлем предназначены друг другу судьбой, в раздражении вдёргиваю руку. У моих ног сидит Риока, сосредоточенно полирующий своего Мэриган Аоке. Риверэ и Граф просто стоят в сторонке на расстоянии от остальных и друг от друга, уставившись на что-то видимое только им. А на заднем фоне по закрытому мыслеканалу вдохновенно ругаются Ника и Рикс. Возможно, Призрак тоже хотел быть запечатлённым на картинке, а зло тыкающий ему в грудь пальцем Лорд был явно против этой затеи. Хотя ругаться они могли абсолютно по любому поводу.

В общем, живенько получилось. И никак уж не парадный портрет.

Вторым атрибутом, однозначно указывающим, что комната именно моя, была сияющая разлапистая хризантема в испещренном рунами горшке. Инструкция по уходу и работе прилагалась. Правда, увидев объём пояснений и почерк, коим это всё было написано, я так и не рискнула пока читать сей труд.

Люцифэ явно оказался впечатлён, так как резко затормозил в дверях. Пришлось его подталкивать. Не хочу, чтобы кто-то ещё увидел картину. Зайти в комнату никто, кроме меня и Люцифэ, не может. Но вдруг разглядят с коридора? Хотя трудно сейчас кого-то найти, кто кроме нас шляется в такой час по Академии.

Сначала Люцифэ увидел хризантему. Её сложно не заметить — будто сияет вся каким-то неземным радужным светом. Затем Часовщик увидел картину и вновь завис. После полустигны молчания, парень выдал глубокомысленное:

— М-да. Рассказывай.

— Нет, это ты рассказывай!

Я обошла андрогиника и села на кровать.

— Почему ты не сказал мне, что носишь синий цветок? Почему я узнаю это от магистра Ариона?

— Потому что он слишком болтлив, — недовольно поморщился Люцифэ.

— Угу. А теперь объясни мне всё. Откуда у тебя цветок, и почему магистр Арион считает тебя опасным для окружающих?

— Раз уж мы начали встречу с выяснения отношений, — спокойно отозвался андрогиник, сев на свободную кровать, — то я хотел бы всё-таки услышать причины, по которым ты решила сбежать с практики.

— А ты не понял? Люцифэ, я просто не могла ехать на Равалон! Джер! Да если бы я только знала, что ты тоже носишь цветок, то я бы сделала всё, чтобы убедить Марианну забрать тебя со мной. Почему ты не рассказал мне?

— Ну, уже хотя бы потому, что к моменту нашего отъезда у меня не было татуировки.

— Так это правда, что ты убил кого-то на практике? — подозрительно посмотрела на Люцифэ. Тот поморщился.

— Дарк, мы ехали отнюдь не на увеселительную прогулку. Естественно, мне пришлось убивать разумных.

— Только не говори, что это был твой первый труп.

— Не первый, и даже не десятый.

— Тогда почему проявился цветок?!

— Понимаешь, — смутился андрогиник, — я не просто убил, а применил запрещённые знания.

— Зачем? — тупо спросила я, пытаясь вспомнить хоть что-то, относящееся к этим самым “запрещённым знаниям”.

— Он меня взбесил, — честно признался андрогиник.

— И всё?!? Ты пожертвовал своей безопасностью ради минутной злости?

— И сделал бы это вновь, предоставь мне Мироздание подобный выбор второй раз. Единственное, что я слишком поспешил. Нужно было сначала узнать кое-что, но я не сдержался.

— И кто это был?

— Гроссер.

— Гроссер?!? Ты шутишь!

— Ничуть. Эта змеюка была одним из ученых лаборатории и, перейдя в Академию, чтобы спрятаться от преследований, не оставила своих замашек.

Я почувствовала, что руки сжимаются в кулаки. Сарс! Вот кто использовал тогда поисковик! Но почему после этого он не предпринимал больше никаких действий, если доподлинно знал, что именно я сбежавший эксперимент?

— Я долго размышлял над тем, что узнал тогда от Гроссера, и над всеми произошедшими событиями. Дарк, Дариона изменила не тень. Над ним поработал Гроссер.

— Что? Быть такого не может!

— Резкое возрастание способностей Дариона в первом семестре прошлого курса, потом его внезапные исчезновения, странное поведение… Гроссер пытался убить тебя руками Дара, а потом решил избавиться от вас обоих. Именно сарс дал фениксу тряпки, пропитанные составом, привлекающим теней, и отправил на наши поиски. Именно поэтому Гроссер не хотел лечить Дариона, надеясь, что тот погибнет от ран и правда не всплывёт наружу. И, полагаю, именно сарс первым настаивал на том, чтобы исключить Дариона из Академии и отправить домой. Так ему было бы легче подобраться к тебе и замести следы от экспериментов с Дарионом.

— Получается, Дар тоже эксперимент?

— Да.

— Ты с ним разговаривал на эту тему?

— Зачем лишний раз лезть в душу? Захочет, сам расскажет.

— А он тоже носит цветок?

— Нет, татуировка наносится с помощью специального оборудования, встраиваясь в сам генокод организма. Именно поэтому он проявился у меня, хотя мой родитель не носил его.

— А что за запрещённые знания ты использовал?

— Есть такие, — нехотя отозвался Люцифэ. Но мне нужно было знать, поэтому я потребовала:

— Выкладывай. Чем они отличаются от обычных?

— Дарк, ты стала очень…

— Требовательной?

— По проскальзывающим интонациям, скорее избалованной и капризной.

— Постараюсь исправиться. Итак?

Люцифэ вымученно вздохнул, но начал объяснять:

— Каждое существо после смерти перерождается в той или иной степени. Это может быть полное перерождение, а может возвращение энергии в так называемое колесо мирового баланса. Однако существуют возможности помешать этому, стерев с лица Мироздания даже саму память об этом создании.

— Ну и что с того? Так ему и нужно.

— Нет, Дарк. Ты не понимаешь саму суть окружающего мира. Мироздание, если говорить грубо и упрощённо, это скопление энергии и знаний. В мире ничего не появляется из ниоткуда и не уходит в никуда. Уничтожив живое существо подобным образом, я вторгся в саму структуру мира, нарушил его равновесие. Чем это обернётся впоследствии не может предугадать никто.

— Тогда зачем ты убил его именно так?

— Потому что другой смерти он не заслуживает, — убеждённо отозвался Люцифэ.

— Как всё запущено… Кстати, тебе, случайно, анимона не нужна?

— Так это всё-таки она и есть?

— Да. Мне её Равианикиэль насильно всучил. Не знаю, правда, что с ней теперь делать.

— Он сам тебе её отдал? — не поверил андрогиник.

— Угу, причём пообещал голову снять, если не буду должным образом за ней ухаживать.

— Последнему я не удивляюсь. Равианикиэль её более пятидесяти сианов выводил. Потом всё переживал, как бы её не просквозило, не засохла, не перегрелась или переохладилась, не угробил кто-нибудь своей энергией или мыслями.

— Судя по всему, она ему надоела, раз он решил её мне сбагрить.

— Я вообще его не узнаю, — признался морф. — На моей памяти — это первый раз, когда Равианикиэль кому-нибудь что-нибудь даёт.

— На моей второй, — проворчала я. — Но ни в первом, ни во втором случае я счастья не испытывала. Зачем мне вообще этот гибрид астры и колокольчика радужной расцветки?

— Вообще-то Равианикиэль называл анемону цветком гармонии и медитаций.

— И как, кто-нибудь достиг с ним гармонии? — не удержалась я от подколки. Однако Люцифэ на удивление спокойно ответил:

— Не в курсе. Насколько я знаю, Равианикиэль никому его не давал. Кстати, как вы умудрились упаковать его в приличный костюм и привести внешность в относительный порядок? При мне он ни разу не изменил своему образу завёрнутого в саван мертвяка.

— Никто его не переодевал. Сам так захотел. Теперь постоянно так ходит.