Монстры в Академии (СИ) - Бунькова Екатерина
В центре круга две здоровенных мускулистых девицы старательно избивали сжавшегося в комок пацана лет шестнадцати. Тот уже не сопротивлялся, только прикрыл голову руками и прижимал колени к животу. Костяшки пальцев были сбиты в кровь, а одежда — порвана. Похоже, пацан был жив лишь потому, что агрессивные девицы не могли решить, кого им хочется избивать больше — его или друг друга.
— А ну, стоп! — Марина, не задумываясь, нырнула в центр действия и обеими руками оттолкнула девиц в стороны. Точнее, попыталась это сделать. С таким же успехом можно было разнимать двух дерущихся десантников. Но, к счастью, эффект неожиданности, похоже, слегка отрезвил одурманенных яростью спорщиц, и те уставились на нее, замерев с отведенными для удара кулаками и решая: бить или не бить?
— Прекратить! — рявкнула Марина, чувствуя, как сердце у нее ухнуло в пятки — девицы были на две головы выше, в десять раз мускулистее и с легкостью могли ее прикончить. Надо было срочно сбить с них боевой запал! — Почему не на занятиях? Что за внешний вид? Где домашка?
Последний вопрос, пришедший в голову скорее на автомате, почему-то возымел самый лучший эффект. Девицы нахмурились, размышляя, где же их домашка и что это вообще такое.
Торопясь воспользоваться этой паузой, Марина спешно выбралась из зоны атаки, а затем вытащила оттуда и пацана, который, к счастью, и сам торопился убраться подальше от своих потенциальных убийц. Толпа чуть разошлась, освобождая для них место.
— Живой? — спросила Марина, взяв его за щеки и оглядев.
— Живой, — ощерился в счастливой улыбке поцарапанный и побитый пацан. А Марину пробило холодным потом: улыбка была акулья, с острыми треугольными зубами, а из головы парня росли два крепких рога.
Она торопливо убрала руки и отшатнулась назад, но налетела на кого-то. Обернулась и увидела еще одну ухмылку из-под капюшона. На этот раз вампирскую. Толпа молодых людей перегруппировалась и окружила ее, обмениваясь ехидными взглядами и как будто что-то планируя. Все выглядели гораздо старше не только восьмиклассников, но и двенадцатиклассников. Один вообще тянул на все тридцать.
Марине стало нехорошо. Но демонстрировать свою слабость было нельзя — этому ее научил первый год в школе, полный слез в учительской и укоризненных советов старших коллег.
— А ну, прекратили мордобой и марш на занятия, — еще не совсем уверенным голосом велела она, торопливо отыскивая в пятках ухнувшее туда сердце.
— Ты кто такая? — нагло спросил ее другой парень — без проблем с зубами, но с противным брезгливым выражением лица.
— Ваш новый учитель, — уже хорошо поставленным, годами тренированным тоном ответила она, пряча струхнувшую душу за этой маской, как за каменной стеной. — А теперь быстро все в класс!
— А то что? — хмыкнул наглец, и остальные довольно гыгыкнули, готовясь узреть, как сядет в лужу эта маленькая смешная учительница.
Марину обдало волной злости. О, как она ненавидела этот вопрос! «А Вы мне что?» — говорили на разные лады и забитые дети алкоголиков, и золотая молодежь, и ей вечно нечего было ответить. «А что я могу сделать?» — отвечали завучи, родители и директора, когда она переадресовывала этот вопрос им.
В прошлом мире ни она, ни другие взрослые не могли сделать ничего. Потому что дети — пуп земли. Их нельзя выгнать из класса (ограничение в праве на образование!), нельзя наорать и высказать, что на самом деле думаешь (психологическое давление!), нельзя нажаловаться родителям, класруку или завучу (точнее, можно, но бесполезно), нельзя поставить плохую отметку (отчетность испортишь — «троек» по музыке не бывает!) и нельзя треснуть чем потяжелее (совсем ай-ай-ай!).
Дети это все прекрасно понимали — по крайней мере, подростки — и нагло пользовались, зная, что ничего им за это не будет и можно издеваться над учительницей как угодно: в самом страшном случае вызовут к директору, который тоже ничего им не сделает. А здесь…
А здесь, если верить ректору, все это можно. И из класса выгнать, и отлупить. Если догонит. Но есть ли смысл?
— Так что вы нам сделаете? — нагло повторил пацан, всем своим видом показывая, что не боится не только ругани, но и порки розгами — уж слишком хилой показалась ему учительница.
Но на этот раз впервые в жизни у Марины был ответ.
— Да ничего, — хмыкнула она, довольно сложив руки на груди. — Домой вернусь. Сдались вы мне с таким непослушанием. Не хотите учиться — не надо. Возвращайтесь в свою колонию или на все четыре стороны. Приятно было познакомиться.
Она развернулась и с легким сердцем пошла в сторону административного крыла. Внутри у нее пузыристо бурлило и радостно пощипывало удовлетворение. Впервые она смогла ответить на этот гадский вопрос «А Вы мне что?». Господи, стоило провалиться в преисподнюю с рогатыми демонами только ради того, чтобы закрыть этот гештальт!
Глубокое чувство отмщения за поруганную учительскую честь заполнило все ее существо до самых краев. Даже апатия куда-то улетучилась, и захотелось идти вприпрыжку, как в детстве. Лучше было бы, только если б ситуация повторилась с каждым наглым подростком, кто хоть раз ставил ее в тупик этим вопросом. Тогда Марина, наверное, даже полетела бы на крыльях облегчения.
— Эй, Вы не можете! — возмутился парень и даже дернул ее за плечо.
— Я? — хмыкнула Марина, развернулась и с демонстративной брезгливостью отряхнула плечо. — Я-то как раз могу. Это ВЫ не можете, дорогие мои преступнички. Вам дали шанс, вы им не воспользовались. Всем до свидания! Я возвращаюсь в свой мир.
Она снова повернулась и даже успела сделать несколько шагов, когда ее окликнул совсем другой голос — низкий и куда более серьезный.
— Эй, подождите! Мы всё поняли. Вернитесь, пожалуйста.
Марина остановилась и вздохнула. Ну вот, а она только было обрадовалась избавлению от подозрительной работы. Но увы, учительская совесть тут же потребовала вознаградить детей за попытку работы над ошибками.
Помрачнев и как будто снова отяжелев, Марина взяла себя в руки, задавила в зародыше чувство разочарования, развернулась к напряженно замершим лицам и сказала:
— Первый и последний раз. Еще одно опоздание — и вы здесь больше не учитесь. И да, меня зовут не «Эй!», а Марина Игоревна.
***
Урок музыки, дубль второй.
Марина подождала, пока последний силуэт скроется в дверях аудитории, оправилась и вошла, думая только о собственной осанке. Сосредоточенность на мелких деталях всегда помогала ей засунуть поглубже свой страх. И тем не менее, стоило ей дойти до кафедры и окинуть взглядом «класс», как внутри что-то скрутилось и захотелось в туалет.
Господи, кого тут только не было! Зубастые, бородатые, рогатые, длинноухие, чешуйчатые. Один вообще походил на блевотного вида лужу, по какому-то недоразумению принявшую человеческую форму. Они расселись максимально свободно — почти каждый занял отдельную парту — и все равно средний размер тела был таков, что помещение мигом заполнилось и едва ли не затрещало по швам. А уж какой установился «аромат»…
— Ну-с, начнем, — с деланной невозмутимостью сказала Марина, раскатала свиток со списком класса… и уставилась на неизвестные закорючки. Отдаленно они напоминали буквы. В начале каждой строки было даже нечто, явно заменявшее цифру. Но на этом ассоциации заканчивались.
Марина мысленно выругалась. Ей еще в первый момент появления в этом мире показалось, что она говорит на другом языке. Но так как этот язык отчего-то воспринимался как родной, она не обратила внимания на этот факт — были дела поважнее. Похоже, артефакт, забросивший ее сюда, дал способность понимать чужую речь. Но не письменность.
— Кхм, — она прочистила горло, торопливо меняя план действий. — Давайте-ка вы представитесь, а я запишу имена.
Она взяла перо и макнула его кончик в чернильницу. В своих способностях красиво писать пером и чернилами Марина сомневалась. Но, к счастью, кафедра была устроена так, что загораживала от учащихся содержимое листа.
