Осколки тени и света (СИ) - Вересень Мара
А потом я легла спиной на синюю звезду на камне рода Холин, чтобы отдать себя роду Холин. По договору, скрепленному моей подписью и каплей крови.
Мне хотелось прикрыться, я чувствовала жадные взгляды на влажной коже. Они мешали дышать. Запах. У каждого – свой. Гвоздика и карамель, полынь и мед, можжевельник и вишня, перец и яблоко…
Горячее железо…
– Эленар, смотри на меня…
Голос. Голоса. Они пели. Звук. У каждого – свой. Мне нужен тот, что во мне отзовется.
Элле’наар…
– Эленар, смотри на меня…
Это Драгон, я знаю его, мое тело знает его. Он пахнет полынью и медом. Он развел мне колени, и мы стали одним. Без поцелуев и прелюдий. Все, что было между нами до этого момента и было прелюдией. Мне больно и сладко от его рук и от его тьмы во мне. Так мучительно сладко… Он везде. Его будто… Несколько. Он во мне. Они… Несколько как один.я.
Глава 5
Лопаткам было неудобно и затылку, мышцы ныли… везде. Я была голой под укрывающей меня тканью. На запястье руки, пошевелить которой не вышло, чуть придавив нитку пульса, лежали прохладные пальцы.
Я открыла глаза. Было светло. С потолка поблескивали гранями каменные лезвия, темные свечи, сгорев почти до основания, оплыли и висели восковыми бородами. Рядом, в мантии Драгона, сидел Эдер Холин, и это его пальцы слушали мой пульс.
– Можешь встать? – спросил он.
Я подумала и покачала головой.
– Я пришлю кого-нибудь, – сказал Холин, убирая пальцы и вставая с каменного алтаря. – Драгона или слуг.
Он с полминуты смотрел куда-то в мой живот. В темных глазах отблескивало гнилушечно-синим.
– Молодец, ты справилась, эхо вечного пламени, ты родишь сильного темного.
– Кому, – просипела я, звук моего голоса был такой же гадкий, как привкус во рту.
– Какая разница? – спокойно отозвался Эдер. – Он будет крови Холин.
А кровь Холин почти с момента зачатия вела себя у меня внутри как и сами Холины – принялась наводить свои порядки, не считаясь ни с чем. Тошнота и слабость, судороги и ощущение, будто узлом скручивает суставы, потом добавился жар. Это было даже неплохо, я проваливалась в беспамятство, а когда выныривала, мокрая, как мышь, у меня было несколько часов ясного сознания и почти ничего не болело.
Практическии всегда, когда я открывала глаза, рядом оказывался Драгон. Кто бы мог подумать… Из него вышла недурная сиделка. Да, болезнь, а по-другому я не могла назвать свое состояние, сделала меня циничной и злобной. Попробуйте быть вежливой, когда судорога выгибает до хруста в позвоночнике или не можешь вдохнуть от невыносимой тяжести?
– Опять ты, – кривилась я, и ждала, пока его лица соберутся в одно отвратительно красивое.
– Опять я.
Он усаживался на постель, приподнимал мое безвольное тело с пузырем живота и устраивал у себя на груди. Терпеливо оттирал от пота лицо, шею и грудь, менял на мне рубашку. Затем особым образом брал за руки, снизу, чтобы мои ладони лежали на его, обхватывал пальцами, мизинцем и большим, мои истончившиеся запястья, и придерживая плечом голову, чтобы не скатывалась, прикасался губами к губам. Это был не поцелуй, по началу. Так Драгон делился со мной силой.
– Тьма, чтобы беречь, – шептал он, отстраняясь на волосок, и снова касался. Вот теперь это уже был поцелуй. Иногда я даже отвечала, просто от того, что после манипуляций мужа у меня хоть что-то шевелилось.
– Я скучаю, Эленар, – говорил он, и сам себе удивлялся, что своему чувству, что тому, что признается мне в этом. – Приворожила, рыжая.
– Больше не рыжая.
Огня во мне становилось все меньше или эмоций, от которых пряди начинали светить сквозь краску? Волосы отрастали черные и жесткие, как вороньи перья.
– Рыжая, все еще рыжая. Моя ведьма.
Я лежала спиной на груди Драгона и прислушивалась, как возвращаются силы. Потом он подхватывал меня на руки, не особенно напрягаясь, и мы перемещались в кресло. Пока слуги меняли постель. Иногда он снова меня целовал. Прекращал, если я не отвечала. А я смотрела в окно.
На облетевших буках, окружавших особняк, вместо листьев рассаживались вороны. Они толклись на ветках, взмахивали крыльями и беззвучно разевали клювы, будто пели хором или бранились. Еще немного и я смогу выйти. Сама. И послушать. И поесть без опаски, что меня тут же вывернет.
Иногда Драгон помогал мне вымыться и одеться, иногда оставлял это нервное дело слугам, ведь я была слаба и беременна и не могла ответить на его желания так, как бы ему хотелось.
С каждым моим возвращением в реальность живот становился все больше, Драгон – все беспокойнее. Бывало, что я приходила в себя уже у него на руках, мокрая и дрожащая, завернутая во влажное покрывало. В голове звенело от недостатка воздуха, и муж дышал мне в рот, заставляя легкие расправляться. И снова и снова делился тьмой. А мне так нужен был свет. Хоть немного. Или огонь. От огня всегда бывает свет. И тень тоже. От меня тогда только она и осталась – тень. Даже не тень, ошметок, осколок.
Забота Драгона обо мне была так похожа на то, что происходило в моем доме перед отъездом родителей, что я малодушно пряталась в этой горькой иллюзии близости. Заворачивалась в нее и вспоминала.
Последние месяцы мама почти не ходила. Она будто таяла. И отец выцветал вместе с ней. Я часто слышала, подслушивала, о заемной жизни и что она и так живет дольше, чем ей было отмерено, а отец ругался и говорил, чтоб она не смела и шагу за порог ступить без него. Бросил должность и работу, сидел рядом с ней днями на пролет, кормил, ухаживал, таскал по дому на руках, а она смеялась, как осенние листья падают, и подначивала, что всю жизнь мечтала, чтобы ее муж на руках носил.
Как-то вечером, когда мама уже спала, отец позвал меня на кухню. Кухня вообще была самым важным местом в доме, особенно если намечался серьезный разговор. Там он передал мне документы на дом, свой и этот, на счет в банке и прочее имущество и сказал, что увезет маму в горы Ириен. Там, в местечке Иде-Ир, недалеко от Светлого леса, вотчины эльфийского рода Эфар, на самой границе Нодлута и Ирия, есть домик, отданный хладеном Лайэнцем Феррато в безвозмездное пользование. Там отец и мама венчались и там, по словам отца, ему удалось обмануть смерть, и он очень надеялся, что получится снова. Сказал, что безмерно горд, что у него есть я, и что я уже слишком взрослая, чтобы делить гнездо с родителями и пора лететь самостоятельно.
– Мы всегда с тобой, Эленар. Ты наше продолжение. И пока будешь ты, будем и мы. Теперь твое время.
Но однажды рано утром я проснулась рывком, словно в груди лопнула струна, струны, туго свернутые спиралью друг с другом. Мир качнулся, став на долю вечности ближе к бездне, и я поняла, что их больше нет. Они научили меня многому, кроме того, как быть одной. Этому я училась сама. Получилось не слишком удачно.
А потом пришло время родить сына для Холина.
Глава 6
Было… больно. А мне даже не дали посмотреть на причину этой боли, не поднесли и не уложили на грудь.
Целитель обрабатывал заклинаниями и резко пахнущим раствором жутковатые инструменты. Они даже на вид были холодные. Но мне остро пахло горячим железом. А вот еще полынь и мед. Это муж. Когда он нервничал, запах становился сильнее.
Эдер Холин сыто щурился, глядя на вопящее и барахтающееся в люльке такое многообещающее будущее рода. От воплей звенело в ушах и делалось дурно, но внутри меня была блаженная пустота, так что даже монотонная и уже стихающая боль воспринималась как что-то совершенно незначительное. Драгон рассеянно гладил меня по волосам и тоже смотрел на мелькающие ступни с бусинами пальцев и беспорядочно дергающиеся сжатые бутончиками кулачки. Когда крохотная кисть разжималась, то становилась похожей на птичью лапу. Лица я не видела видно. И прочего тоже. Но старший Холин был доволен, а значит – мальчик, как он… они и хотели.
