Все против попаданки - Даниэль Брэйн
В здании церкви было тепло и пахло свежими цветами. Горели свечи; краски и убранство поражали воображение. Католические и протестантские храмы, которые я видела, были иными, более скромными, настраивающими визитера на аскетизм. Этот храм напоминал православный — но скорее греческий, чем русский, здесь не было золота, не было и икон. Я остановилась против изображения молодой женщины в синих одеждах. Не фреска, как в галерее, не статуя, а словно кукла из папье-маше. Удивительно тонкая работа, подлинное произведение искусства. Какая-то святая или божество этого мира…
Этого мира? Глупое, как все сказочное, слово «попаданка» пискнуло в рассудке. Этого же не может быть, привычнее думать, что я в коме. Но привычнее — значит ли правильнее? Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Если не с кем торговаться, есть ли резон гневаться и отрицать?
Девушки ждали, пока я соизволю определиться, куда мне идти, что делать дальше. Я неожиданно для самой себя опустилась на одно колено и поцеловала край ниспадающей одежды куклы, а потом низко склонила голову, прикрыв лицо руками. Что это должно было значить и откуда у меня этот жест, я предпочла не задумываться. Откуда и абсолютно чужие слова в моей речи: от тела сестры Шанталь.
— Идем.
Пожалуй, сестра Шанталь суровее, чем была я в ее возрасте — бесспорно. Она моложе — это заметно по тому, как она двигается, изящнее, легче, вряд ли трудится с утра до ночи, и скорее всего образована и неплохо. Руководить таким местом — как минимум нужно знать счет и грамоту, и не на уровне «прочитать название». Что сподвигло молодую и, возможно, красивую женщину уйти в монастырь, и монахиня она или послушница? Что это изменит лично для меня?
Мы покинули церковь и шли по коридору. Уже другому — каменному, без малейших признаков дерева, и галерея с фресками осталась в стороне. Что-то хозяйственное, решила я: мне попадались тюки, ящики, какие-то доски, грязные ткани, сваленные в кучу. Мимо нас прошмыгнула кошка, запрыгнула на тюк и начала брезгливо вылизываться. Откуда-то тянуло теплым молоком, мне показалось, что я различаю детские голоса, но в целом все было тихо. Какое место — где-то умиротворение, где-то кошмар, и все это уживается под одной крышей.
Пытаясь понять непонятное и объять необъятное, я провела — позволила чужому подсознанию провести — девушек в небольшую комнатку, где удушливо пахло чем-то, похожим на ладан, но менее сладким — я бы сказала, что так могла пахнуть дорогая туалетная вода унисекс. Ничего лишнего, кроме тлеющей жаровни — подобия мангала с углями и решеткой, на которой были набросаны почти сгоревшие уже травы, видимо, они и издавали такой запах, крепкого деревянного стола с ящиком, такого же массивного стула, покрытого синей тканью. На столе стояла небольшая статуя все той же женщины, которой я помолилась — на этот раз был гипс или нечто похожее, и лежали с краю плотные листы бумаги. На изящной деревянной резной стойке примостилась серебряная чернильница и рядом — гусиные перья.
Я села, девушки остались стоять. Не самое успешное начало разговора, но посадить их было некуда, а если бы я начала метаться в поисках подходящего места, вряд ли сделала бы лучше себе. И так я с трудом скрываю растерянность.
— Расскажите, как вы попали сюда.
Мне нужно сравнить то, что я знаю, и то, что творится здесь. История повторяется, но работает ли это правило в разных… мирах? Разные миры — мне такое не пришло бы в голову даже в бреду. Не мое это было — выдумки, фантазии, сказки кончились примерно в то время, когда я пошла в первый класс.
— Консуэло. Сначала ты.
И все же — как мне это поможет? Возможно, никак, но опасно спешить с выводами.
— Как будто вы не знаете, сестра, — с вызовом ответила Консуэло. — Дядя выгнал меня с сестрами и братом на улицу, когда разорился и нечем стало кормить сирот. «Найдешь как прокормить», — так он сказал, а что дом отцовский и деньги материны…
— Стой! — я воздела руки вверх и тут же прикусила губу. В момент сестра Шанталь оказалась побеждена юристом. — Расскажи подробнее.
Консуэло посмотрела на меня задумчиво, натянула на лоб чепец, который и до драки съехал на затылок, и после этого демонстративно оглянулась на Лоринетту. Та была без головного убора — это что-то должно было означать?
— Матушка моя — дочь богатого купца, брат ее, Альфонсо, сын моей бабки от второго брака, а может, и не брака даже, — не слишком охотно пояснила Консуэло. — А отец мой — господин Гривье, был стряпчим. Я грамотная!
Сказала она это так, что я не стала скрывать удивления. Стало быть, грамота — удел не каждого здесь. Что же…
— И твой дядя взял над тобой и твоими сестрами и братом опеку после смерти родителей? — прозвучало для монашки, наверное, слишком заумно, но Консуэло все поняла.
— Да, сестра, — кивнула она. — Но когда дядя разорился, только дом и остался. И тот в залоге. И он выгнал нас, у него своих детей шестеро.
— И сколько ты… побиралась на улице? — Побиралась ли или Лоринетта права? Но Лоринетта молчала, потупив взор. Не хотела перебивать меня или ждала подходящий момент, чтобы вмешаться.
— Три года без малого, сестра, — отозвалась Консуэло с нескрываемой гордостью и вздернула голову, ни дать ни взять королева. В первую секунду я опешила, но сразу же поняла, что гордится она не тем, что была бродяжкой, а тем, что сумела на улице выжить. Возможно, выжили и ее сестры и брат. Спрашивать об этом было пока преждевременно. — Пока стража не поймала меня и не притащила сюда. Ох, как я обрадовалась. Можно честно работать и иметь над головой крышу, а на столе — горячую похлебку. И ведь есть еще и детский приют для Терезы, Микаэлы и Пачито.
— А ты? — спросила я у Лоринетты. История Консуэло была незатейлива и ужасающе несправедлива. Где-то рядом должно стоять побиение камнями и закапывание по плечи в землю, но о чем было говорить? — Хочешь сбежать, так почему не уйдешь?
— А кто меня отпустит, сестра?
Консуэло хихикнула, я нахмурилась и погрозила ей пальцем. Странно, но жест, который мог устрашить разве что трехлетнего малыша, сработал. Авторитет монахини? Авторитет церкви?
— Ты же не пленница, Лоринетта.