Далия Трускиновская - Единственные

Илона пошла на тот вечер, чтобы подружка Алла не чувствовала себя совсем одинокой. Аллу почему-то никогда не приглашали танцевать, а она очень хотела кому-нибудь понравиться.

Яр стоял на противоположном конце актового зала. Сперва Илона подумала, что вот уже бредит наяву: не мог Андрей Буревой прийти на эти танцульки! Взгляды встретились, Яр пошел к ней через весь зал, и она пошла навстречу.

Сходство было, значительное сходство, но, если бы Яр и Буревой стояли рядом, Илона смогла бы их различить запросто.

– Ярослав, – представился он. – Но не Слава и не Славик. Просто – Яр. Славик – это пошло. Быть в тридцать лет Славиком – это предел пошлости.

Яр потанцевал с Аллой, потом с Илоной, потом опять с Аллой; после одиннадцати пошел их провожать – сперва Аллу, она жила ближе, потом Илону. Возле подъезда полез целоваться и услышал гордое:

– Ты чего?! Я люблю другого!

Они говорили о любви до двух часов ночи, а на прощание Яр сказал комплимент:

– Ты, мне кажется, однолюбка.

Комплиментом это было вот почему: двоюродная сестра матери, с которой Илона очень хорошо ладила, после смерти мужа отказалась выходить замуж, объявив себя однолюбкой, и вся родня говорила об этом с восхищением. Не то чтобы Илона так уж считалась с мнением родни, но, влюбившись в Буревого, поняла, как можно хранить верность своему единственному и неповторимому.

– Да, – ответила она Яру.

– Как ты это хорошо сказала. Всего одно слово – и в нем весь твой характер, – ответил он. – Слушай, а ты никогда не хотела стать артисткой?

– С чего ты взял?

– Ты так это красиво сказала – как в кино. Ты что, ни разу не пробовала, ни в какую студию не ходила?

– Не-ет… – призналась озадаченная Илона. В школе ее заставляли читать стихи «с выражением», и она это «выражение» просто возненавидела.

– Знаешь, где вагоностроительный?

– Ну?

Завод был на самой окраине, Илона бывала в тех краях хорошо если раз в год, но вывеску помнила.

– Там в ДК есть театральная студия, очень хорошая, сходи, может, примут. Сходи! Может, это твой шанс! Ты что, хочешь стать училкой?

Этого Илона совсем не хотела – хотя бы потому, что придется остричь волосы.

Она носила их распущенными, кончики доставали до ложбинки на попе, но в класс так не войдешь. Выбор простой: либо узел, классическая кичка, которая Илоне не шла совершенно, или стрижка. Да и кто поступает в педагогический, чтобы потом попасть в деревенскую школу? Все как-то ухитряются отвертеться. Илона выбрала этот институт, потому что ей казалось – там будет легко учиться. И все одноклассники куда-то поступали, кроме самых бестолковых.

С некоторым трудом спровадив Яра, Илона поднялась к себе, прокралась в свой уголок и, поцеловав на ночь портрет Буревого, уснула.

Проснулась она с твердым намерением доехать до ДК вагоностроительного завода и посмотреть, что там за студия такая.

Дом культуры был самым обычным – в меру занюханным, но очень удобным – заводчане могли туда попасть прямо с территории, привыкли сдавать детишек в танцевальный, авиамодельный, вокальный и прочие кружки, там же разместился и заводской комитет комсомола. Илона вошла с улицы и спросила про театральную студию. Вахтерша сказала, что студия репетирует в зале, на сцене, то дважды, то трижды в неделю, но не по расписанию, а когда руководитель может прийти.

Илона, уже сильно сомневаясь, нужна ли ей эта авантюра, пересекла малое фойе, потом большое фойе с выставкой работ местных скульпторов, и на входе в зал столкнулась с огромным парнем.

– Убью! Всех убью! – крикнул парень и побежал к выходу. Дверь за ним захлопнулась, потом опять отворилась.

В дверном проеме стоял Андрей Буревой.

– Можешь не возвращаться! – закричал он вслед парню. – Тоже мне примадонна!

И до Илоны дошло – Буревой и есть руководитель студии «Аншлаг». После чего все отступило на задний план – родители, учеба, одноклассники, однокурсницы, домашние дела. Было только одно – бесценная возможность трижды в неделю проводить вечер в компании Буревого.

Тогда она вошла в зал, не чуя под собой ног, села с краешку на самом заднем ряду и зачарованно смотрела, как студийцы, чуть не спотыкаясь, ходят по сцене и бормочут реплики, безбожно их перевирая.

Буревой нанялся руководить заводской студией, потому что завод был богатый и мог позволить своему ДК ставку режиссера с хорошим окладом – это раз, а два – в театре его занимали в спектаклях не так уж часто, он же был полон энергии и замыслов. В конце концов, «Аншлаг» – это простор для экспериментов и на виду у всех, и у прессы, и у горкома комсомола. От обязаловки, от агитбригадных сценариев, от поэтической композиции к 7 ноября никуда не денешься, но где бы еще он мог сыграть роль Томаса-Рифмача? Внешность героя-любовника сбивала театральное начальство с толку, а Буревой хотел попробовать себя и в комических, и в гротесковых ролях. Пьеса «Большеротая», отличная комедия, как раз за то и оказалась выбрана – Томас-Рифмач был во всех сценах разным, в эпизодах с Леди-в-зеленом – любовником, которого замучила властная любовница, в эпизодах с семейством Мэррей – самонадеянным поэтом, в эпизодах с Вилли… но тут он еще не определился и ждал озарения.

Зрение у Буревого было отличное, и он сразу заметил со сцены красивую девчонку в заднем ряду, сидящую так прямо, будто аршин проглотила. Красивые и тоненькие были необходимы для агитбригады – таланта от них не требовалось, только звонкие голоса и хорошая память. Его любимица, Вероника, могла сыграть все, что угодно, хоть Гамлета, хоть Фальстафа, хоть леди Макбет, да так, что мороз по коже. Но Вероника была некрасива, с толстыми ногами. В роли Мэгги она хоть могла их спрятать под длинной юбкой. Выпускать эту девушку на городской смотр агитбригад он не мог и не хотел. Однако на сцене следовало быть хотя бы шести девчонкам…

Буревой соскочил в зал и пошел к Илоне. Она встала и поняла, что говорить не может, то есть – вообще не может, что-то в горле нарушилось.

– К нам? – спросил Буревой.

Она кивнула.

– Вот и здорово. После репетиции поговорим.

Он убежал и так легко вспорхнул на сцену, будто напрочь отверг законы гравитации.

Илона схватилась за щеки – ощутила внезапный жар румянца. Сбылось, сбылось!

То, что жизнь дочки обрела тайный смысл, первым заметил отец.

– Ты вот что, – сказал он. – Я все понимаю, молодость и все такое… Но ты это, в общем, поаккуратнее.

Илона посмотрела на него не то что с изумлением, а даже с некоторым испугом. Этот человек, женившийся потому, что настало время жениться, и взявший за себя девушку, которой пришла пора выходить замуж, не мог понять, что происходит, хоть тресни! У него не было тех органов чувств, чтобы воспринять и уразуметь это. Родители свили гнездо, заботились о гнезде, родили и вырастили дочь – их задача на земле была выполнена, им оставалось только ждать приближения старости. В их жизни не было того безумия, которое гонит ночью стоять под окнами любимого существа, просто стоять – и ощущать близость.