Проклятье победителя - Мари Руткоски
— Было очень приятно иметь с Вами дело.
Он повернулся, чтобы уйти.
Кестрел предупредила:
— Вам будет лучше, если на нем не окажется свежих побоев.
Глаза распорядителя торгов метнулись к рабу и быстро оглядели его лохмотья и грязные, покрытые шрамами руки.
— Вы всегда можете проверить, — протяжно сказал он.
Кестрел нахмурилась при мысли о доскональном осмотре кого-либо, не говоря уже об этом человеке. Но распорядитель торгов уже ушел, не дав ей возможности сформулировать ответ.
— Сколько? — требовательно спросил Гарман. — Сколько всего Вы за него заплатили?
Кестрел назвала ему цену.
Управляющий глубоко вздохнул.
— Ваш отец…
— Я сообщу своему отцу.
— Хорошо, но что мне делать с этим?
Кестрел посмотрела на раба. Он неподвижно стоял на все той же черной мраморной плитке, что и раньше, будто до сих пор находился на арене для торгов. Он проигнорировал весь разговор, отстранившись от валорианского говора, который, возможно, не до конца понимал. Его голова была поднята, а глаза не отрывались от соловья, изображенного на противоположной стене.
— Это Кузнец, — сказала Кестрел управляющему.
Тревога Гармана немного спала.
— Он — кузнец? — Рабам иногда давали имена по их ремеслу. — Тогда он нам пригодится. Я отправлю его в кузню.
— Погодите. Я не уверена, что хочу этого. — Она обратилась к Кузнецу по-герански: — Ты поешь?
Он обратил к ней свой взгляд, и Кестрел увидела в его серых глазах то же выражение, что блестело в них в приемной загона. Они были ледяными.
— Нет.
Кузнец ответил на ее языке, его акцент был совсем легким.
А затем он отвернулся. Темные волосы скрыли его лицо и изменили профиль.
Ногти Кестрел впились в ладони.
— Позаботьтесь о том, чтобы он вымылся, — сказала она Гарману голосом, который, как она надеялась, был оживленным, а не раздосадованным. — И выдайте ему должную одежду.
Она начала идти прочь по коридору, но остановилась. Слова сами вырвались из ее рта:
— И постригите его.
Уходя, Кестрел чувствовала на своей спине ледяной взгляд Кузнеца. Теперь она могла дать название выражению его глаз.
Презрение.
Глава 3
Кестрел не знала, что сказать.
Ее отец, принявший после дня учений с солдатами освежающую ванну, разбавлял вино. Принесли третью смену блюд: небольших куропаток, фаршированных пряным изюмом и дробленым миндалем. Во рту у Кестрел было сухо, она едва могла глотать.
— Ты занималась? — спросил генерал.
— Нет.
Его большие ладони замерли.
— Я позанимаюсь позже, — пообещала Кестрел. Она отпила из своей чаши, затем провела пальцем по ее поверхности. Тонкое дымчатое стекло имело зеленый оттенок. Посуда досталась им вместе с домом. — Как новобранцы?
— У них молоко на губах еще не обсохло, но все впереди. — Ее отец пожал плечами. — Они нужны нам.
Кестрел кивнула. Валорианцам постоянно приходилось иметь дело с варварами, которые устраивали набеги на окраины империи, и за последние пять лет, по мере увеличения государства, эти вторжения становились еще более частыми. Они ничем не грозили Геранскому полуострову, но генерал Траян часто лично тренировал батальоны, которые позже должны были отправиться воевать на границах империи.
Генерал подцепил вилкой глазированную морковку. Кестрел поглядела на серебряный прибор, зубья которого ярко блестели при свечах. Это было геранское изобретение, и оно вошло в культуру ее народа так давно, что легко было забыть: когда-то валорианцы ели руками.
— Думал, сегодня днем ты ходила с Джесс на рынок, — произнес генерал. — Почему она не ужинает с нами?
— Я вернулась домой без нее.
Ее отец отложил вилку.
— Тогда с кем?
— Отец, я потратила сегодня пятьдесят кейстонов.
Генерал взмахнул рукой, показывая, что сумма не важна. Его голос был обманчиво спокоен:
— Если ты снова ходила по городу одна…
— Я была не одна.
Кестрел рассказала отцу, кто сопровождал ее домой и почему.
Генерал потел лоб и закрыл глаза.
— Они были твоим сопровождением?
— Я не нуждаюсь в сопровождении.
— Если бы ты вступила в армию, вот тогда не нуждалась бы.
Они снова вернулись к больной теме.
— Я никогда не стану солдатом, — произнесла Кестрел.
— Ты уже говорила.
— Если женщина может сражаться и умирать за империю, то почему ей нельзя ходить одной?
— В том-то и весь смысл. Женщина-солдат доказала свою силу, и ей не нужна защита.
— Мне тоже.
Генерал положил ладони на стол и рявкнул на девочку, которая подошла, чтобы убрать тарелки, приказывая ей выйти.
— Ты ведь не думаешь на самом деле, что Джесс могла бы защитить меня, — заметила Кестрел.
— Женщинам, не принадлежащим к армии, не разрешается ходить поодиночке. Таков обычай.
— Наши обычаи нелепы. Мы, валорианцы, гордимся тем, что можем питаться мало и выживать, но вечерняя трапеза будет принята за оскорбление, если она состоит из менее чем семи смен блюд. Я могу сражаться вполне прилично, но раз я не солдат, то годы обучения прекращают существовать.
Отец пристально на нее посмотрел.
— Твои навыки никогда не были проверены в схватке.
Это лишь означало, что она плохой боец.
— Ты стратег, — сказал генерал мягче.
Кестрел пожала плечами.
Ее отец продолжил:
— Кто предложил, чтобы я заманил дакранских варваров в горы, когда они напали на восточную границу империи?
Кестрел всего лишь указала тогда на очевидное. Было ясно, что варвары слишком сильно полагаются на кавалерию, а также то, что в засушливых восточных горах лошадям не хватит воды. Если кто-то и был стратегом, то только ее отец. Он разрабатывал свой план даже в этот самый момент, используя лесть, чтобы добиться желаемого.
— Представь, сколько выиграет империя, если ты действительно будешь работать со мной, — произнес он, — посвятив свои таланты обеспечению целостности наших территорий, вместо того чтобы искать логику в обычаях, которые управляют обществом.
— Наши обычаи — ложь.
Пальцы Кестрел сжали тонкую стеклянную ножку чаши.
Взгляд отца упал на напряженную ладонь дочери. Он положил поверх руки Кестрел свою и твердо сказал тихим голосом:
— Это не мои правила. Это правила империи. Сражайся за них и получи свою независимость. Не желаешь — тогда прими ограничения. В любом случае ты будешь жить по нашим законам. — Он поднял вверх палец. — И не жалуйся.
Кестрел решила, что тогда она вообще ничего не будет говорить. Вырвав руку, она встала. Девушка помнила, как купленный ею раб использовал молчание в качестве оружия. За него торговались, его толкали, вели, на него пялились. Теперь его вымоют, постригут, оденут. Но он по-прежнему оставался непокорным.
Сталкиваясь с проявлением силы, Кестрел всегда узнавала ее.
Как и генерал. Он прищурил
