Я сделаю это сама - Салма Кальк
Топоток ног, дверь скрипнула – кто-то, какая-то неведомая Меланья, побежала до берегу. Мне ж нужно было не до берегу, а до некоторых первейших надобностей.
- Пелагея, - проскрипела я.
Громко не вышло, и вообще я ощущала себя какой-то больной и разбитой.
- Чего тебе? – даже не заглянула, так спросила.
Я вцепилась в край лежанки и оторвала себя от неё. Голова нещадно кружилась, перед глазами плыли цветные пятна. Но встать нужно.
- Ты куда собралась, болезная? Ложись-ка обратно!
- Мне того, выйти. Туалет, нужник, яма – что у вас тут? – я почему-то подумала, что биотуалета не завезли.
Правильно подумала, потому что Пелагея, ворча под нос, что всяким барыням непонятным не лежится, принесла ведро – жестяное ведро, и судя по его виду, оно примерно для такого дела и служило.
И к тому моменту, когда Меланья привела в дом кого-то ещё, я уже снова была водворена на лежанку за печкой и за шторкой, где пребывала совершенно без сил.
- Что, говоришь, пришла в себя? – спросила сурово ещё какая-то неизвестная женщина.
- Сама глянь, коль мне не веришь, - недружелюбно ответила Пелагея.
Шторка снова открылась, и зацепилась за крючок на стене, и я узрела женщину, выглядящую ещё страннее Пелагеи. Высокая, худая, как жердь, на голове – чепец, вот прямо чепец, белый такой, из-под него седые пряди выбиваются. Сама в коричневом – юбка в пол да жилетик какой-то, спереди зашнурованный. И рубаха под всем этим.
- Очнулись, значит. И что это на вас нашло? Думали, всё быстро закончится? Так не выйдет.
- Что закончится? – я в душе не ведала, о чём она вообще. – Вы что мне тут говорите такое?
- Мне велено было сопровождать вас и приглядывать за вами, и не думайте, что раз мы добрались, то вы останетесь без присмотра.
- Я вас не понимаю, - я прикрыла глаза.
- Да отойдите же, коряга болотная, - пошипела ещё одна женщина, и отпихнула эту, в чепце. – Госпожа Женевьев, родненькая, вы очнулись! Хорошо-то как!
Эта была пониже, попышнее, юбка у неё кирпично-красная, а жилетик – чёрный. И чепец другой, понаряднее, и кудряшки из-под него светлые.
Кто-кто? – подумала я про себя. Какая ещё Женевьев?
- Я очнулась, и я не могу понять ничего. Может быть, вы подскажете, где мой муж?
Обе переглянулись, потом разом посмотрели на меня.
- Ваш муж? Но ваш муж благополучно скончался пять лет назад, и вам это было отлично известно, - сообщила худая.
- Или вы вводите меня в заблуждение, только не знаю, зачем это вам, или просто не в курсе дела. Мы вчера – или когда там, сколько я тут лежу? – пришил в Хакусы, и там я упала в воду, когда садилась в лодку.
- Про лодку и воду всё верно, упали, - кивнула тощая. – Или сами бросились, мне то неведомо. Только вода-то тут холодная, и затея ваша не удалась, никуда вы не делись. А потом и вовсе генерал пришёл и вас вытащил, сказал – нечего.
- Какой ещё, на хрен, генерал? – так-то я и посильнее могла загнуть, но решила пока события не форсировать.
- Какой здесь крепостью командует, - пожала плечами тощая.
- Госпожа Женевьев, ну как же так, вы же всё помнили ещё вчера утром, когда мы подплыли к этой бухте, и говорили – что даже с края света есть путь обратно, так и говорили, - пухленькая чуть не плакала.
- Я? Говорила?
Вчера я говорила с Геннадием, сказала, что уволю к чертям, если не выбьет оконные блоки. И потом ещё с Женей, чтоб на берег не ехать, а он не послушал. И потом ещё старичок-бурундучок…
Видимо, я произнесла всё это вслух, потому что обе тётки непонятные снова переглянулись, и пухлая сказала худой:
- Что-то госпожа совсем заговаривается. А она вообще здорова?
- Нет, конечно, - отозвалась я. – Думаю, вам нужно позвонить в город и сообразить, как увезти меня туда, наверное – в больницу. Томографию делать, или что там ещё нужно в таких случаях. Рентген. И анализы сдавать.
- Рехнулась, что ль? - нахмурилась худая.
- Так немудрено, с такой-то жизни, как вы тут мне нарассказывали, бедная баба, кто вообще такое вынесет, - прозвучала Пелагея из-за шторки.
- Скажи-ка, Пелагея, кто у вас тут больных смотрит? – пухлая женщина смешно упёрла руки в боки и глянула на хозяйку.
- Кто-кто, я и смотрю, - пожала плечами та.
- Ты целитель? – о, ещё и брови нахмурила, тоже смешно.
Только смеяться сил нет.
- Я – кто?
- Как кто? Маг-целитель? Нам тут абы кого не нужно, ясно? – повысила она голос, смешно и как будто неумело.
Пелагея оглядела собеседницу внимательно, будто та сказала какую-то ерунду.
Впрочем, так оно и было. Какой ещё маг-целитель, вы скажите? Тут бы терапевта приличного, а может, и кого посерьёзнее. Честное слово, не буду больная в офис ходить, возьму больничный и ответственно пролечусь всё время, сколько скажут!
- Ты, Марья, руки-то в боки не упирай и валом на меня не иди, - сказала. – Я барыне твоей не враг. Понимаю, что ей тоже деваться-то и некуда, приказали – и поехала, и теперь ей тут вековать, сколько бог даст. Но хорошо или плохо, долго аль нет – это уж как сложится, и как сами сложите – тоже. Будешь голосить да требовать – и первой весны не увидишь. Глаза пошире раскроешь да сообразишь, что и как – глядишь, и приживёшься. Поэтому ты горло почём зря не рви, да ножками не топай – целее будут. Смотри, слушай и соображай – что у вас теперь и как.
- Прости, - вздохнула пухленькая Марья, подумав. – Но ты ж понимаешь, нам же нужно госпожу Женевьев поставить на ноги. Она ж и в воду холодную упала вчера, и теперь лежит, не шевелится! Она же даже в Бастионе каждое утро, поднималась и по камере ходила – говорила, что если не будет ходить, то совсем рассыплется, а ей ещё отомстить врагам и клеветникам нужно. Нет, я сама не слышала, - вздохнула Марья, - мне рассказывали, когда спрашивала о ней, я-то не в соседней камере была, не
