Сын вечности - Адам Сильвера
Удар об землю не показывают – в следующем кадре снова появляется телеведущая в студии.
– Прибывшие медики обнаружили, что призрак в тяжелом состоянии. Поскольку рука начала отрастать, они надеялись на полное восстановление, но через несколько минут призрак скончался.
– Он отрастил руку? – Эмиль пялится в потолок, как будто там написан ответ. – Из всех фениксов к регенерации способны только поющие грачи, но восстановление конечности занимает несколько часов. И они горят фиолетовым огнем, а не белым.
– Наверное, есть и другие такие фениксы, – говорю я. В фениксах я разбираюсь не так хорошо, как Эмиль, но даже он свою курсовую сдал не на «отлично». – И алхимия крови не впервые кого-то подвела.
Мы замолкаем.
Алхимики, работавшие с папой, не обещали полного выздоровления, но очень громко и уверенно рассказывали о том, какое великолепное зелье создали, какими невероятными регенерирующими свойствами обладает кровь гидры и как успешно они вводили это зелье в кровеносную систему больных. Сколько бы еще времени папа провел с нами, позволь мы ему тихо уйти без их помощи?
Ведущая сменяется сенатором Айроном, ма тихо стонет и увеличивает громкость.
Эдвард Айрон, старший сенатор от штата Нью-Йорк, темноволос, бледен, явно знаком с ботоксом, носит очки с толстыми стеклами и костюм, который стоит дороже нашей аренды за дом.
– Инциденты с призраками, произошедшие ночью с интервалом в несколько часов, являются тревожными сигналами кризиса, с которым наша страна пока не смогла справиться. Если конгрессвумен Санстар станет президентом, она даст своим больше возможностей и свобод, в то время как нам нужны более строгие ограничения, чтобы предотвратить такие трагедии, о которых мы узнали сегодня утром. Мои оппоненты выступают против, утверждая, что это конфликт с призраками, а не с небожителями, но Блэкаут ясно доказал мою правоту. Чароходы опасны… – Сенатор Айрон прикрывает глаза, делает паузу и кивает. – Мы постоянно работаем над поиском и изоляцией Чароходов.
Экран снова переключается на ведущую.
– Очевидно, что сенатору Айрону до сих пор тяжело обсуждать Блэкаут из-за смерти сына. В прошлом январе Эдуардо вместе с одноклассниками находился в обсерватории Найтлок, когда Чароходы уничтожили это здание, отняв шестьсот тринадцать жизней.
Я придерживаюсь теории, о которой говорю на ютьюбе: кто-то обвинил Чароходов в Блэкауте, чтобы продвинуть свою повестку.
Но откуда мне знать, в конце концов? Спросите, что думает лучший выпускник.
Что до Эдуардо Айрона, рыдать я по нему не стану. Когда он был жив, он только и делал, что травил и материл небожителей и настраивал общество против них. Есть люди, более достойные слез.
Мы собираемся и выходим. Пруденция уже ждет у входа в парк. И в этом дне есть что-то хорошее.
Пруденция Мендес блистательна. На ней футболка, завязанная узлом на животе, темно-синие шорты и ботинки, в которых она похожа на археолога. На руке часы покойной матери. Они не ходят, но Пру никогда их не снимает. Черные волосы собраны в высокий длинный хвост. Когда я пытаюсь обнять ее, она щурит карие глаза и толкает меня.
– Я не собиралась приходить, но тогда не смогла бы тебя треснуть, – говорит Пруденция. – Вы могли погибнуть, придурки!
– Мы в порядке, – отвечаю я.
– Мы не огнестойкие, – возражает Эмиль.
Я мрачно смотрю на предателя.
– Пруденция, даже тебе придется признать, что я проявил невероятную храбрость и заснял схватку, как настоящий журналист.
– Никакой ты не журналист. Ты фанатик, которому плевать на собственную жизнь и на жизнь брата, – говорит она жестко. – Брайтон, твоя жизнь не стоит пятнадцати минут славы.
– Да какой там славы, у меня меньше ста тысяч просмотров.
– Это твой рекорд, – замечает Эмиль. – Еще недавно ты гордился первой тысячей.
– Ожидания растут.
– Вчера был сущий кошмар, – говорит Пруденция. – И такое со мной не впервые. Я уже потеряла родителей из-за жезла. Если вы мне не пообещаете, что в следующий раз не свалите, тогда вы мне больше не друзья.
Я не собираюсь брать на себя ответственность за ее разбитое сердце.
– Обещаю, – говорю я.
– И я, – вторит Эмиль.
Пруденция вздыхает и обнимает Эмиля, а потом меня. Я немного расслабляюсь в ее руках – кажется, меня она обнимает дольше, чем Эмиля. Опять это наше «то-ли-да-то-ли-нет», продолжающееся с тех пор, как мы познакомились в старших классах.
У нас как-то не складывалось. Я встречался со своей первой и единственной девушкой Ниной девятый и десятый классы, а потом бросил ее, признавшись себе наконец, что Нину считаю просто подругой, а вот Пруденцию – наоборот. Не успел я признаться в своих чувствах, как Пруденция начала кокетничать с нашим одноклассником Домиником. Ситуацию не улучшало и то, что из всех людей на свете она выбрала небожителя, умеющего путешествовать сквозь тени. Я потом несколько месяцев называл его снобом, потому что он отказывался сниматься в моем сериале. Опять же, я никому этого не говорил, даже Эмилю, но я подстригся под машинку именно потому, что хотел хоть немного походить на Доминика. Их разрыв был неизбежен, потому что тетя Пруденции просто максимально нетолерантна, а родители Доминика хотят, чтобы он встречался только с другими небожителями, чтобы сохранить чистоту крови. Как будто он собирался заводить детей прямо сейчас. Им надоело прятаться, и они расстались.
До моего отъезда остается несколько дней. Может, мы с Пруденцией успеем определиться. Понять, как это устроить, если будем в разных концах страны.
Мы углубляемся в парк Виспер-Филдс, названный в честь Гуннара Виспера, небожителя (он обнаружил свои таланты довольно поздно), который принял на себя командование в Битве с немертвыми у Фонтанного камня и сражался против орд некромантов. В учебниках, конечно, приписывают победу обычным солдатам, которые отражали нападение этих маньяков и поднятых ими призраков с помощью жезлов, самоцветных гранат и перчаток – изготовленных небожителями, разумеется, хотя люди быстро об этом забыли. Лично я не стесняюсь рассказывать всем о заслугах Гуннара и горжусь тем, что родился в Бронксе, как и герой, который всех спас. Около озера – там, где Гуннар впервые (это в двадцать три года!) почувствовал в себе силу ясновидения, – стоит его статуя. Рядом с ней я всегда чувствую некое напряжение в воздухе, как будто я тоже вот-вот окажусь небожителем, в честь которого однажды назовут парк. Или что мы с Пруденцией сможем шагнуть в новое крутое будущее вместе. Но сегодня, подходя к бронзовой статуе Гуннара, я ощущаю ужас, которого даже вообразить не мог. Я ожидал, что в тени вскинутой руки Гуннара будет стоять несколько десятков человек, но вижу только… раз, два, три, четыре, пять, шесть… семь. Семерых.
– Никто не пришел.
– Вон, тебе даже машут, – говорит Эмиль.
– Семеро.
– Еще рано.
– И пробки, – добавляет Пруденция.
– Еще что придумаете? – Я смотрю в ясное небо. – Может, погода виновата? – Изображаю улыбку и машу фанатам в ответ. – Ладно, придется через это пройти.
Я болтаю с шестью пришедшими – седьмой, оказывается, тут просто за компанию – об их любимых видео. Эмиль снимает, а я не знаю, куда себя деть. Я-то мечтал о ролике, где вокруг меня собирается толпа, но вот облом. Кто-нибудь такой же успешный, как Лорэ, никогда не стал бы запоминать имена фанатов или общаться с ними где-то, кроме комментов. Они и так нарасхват. Я засовываю эти мерзкие чувства куда подальше и делаю радостное лицо. Еще пара людей забегает поздороваться, а потом время встречи заканчивается. Мы с Эмилем и Пруденцией идем к озеру и ложимся на берегу, подсунув под голову нераспроданные футболки.
– Я понимаю, что ты ожидал другого, – говорит Пруденция, опуская ноги в воду, – но они были рады тебя видеть.
– Я по всем фронтам неудачник. Снял крутое видео, а оно не завирусилось. Блин, я же был в гуще событий! А эта
