Мама для трех лисят (СИ) - Наталья Самсонова
— Завтрак, — я кивнула на стол, — потом за продуктами.
— А что будет дальше?
И я прекрасно понимала, что хмурый, не улыбчивый лисенок спрашивает совсем не о том, что будет на обед или на ужин.
— Я лучшая знахарка в этом городишке. Скоро начнутся дожди, пойдут простуды и встанет вопрос — записываться в очередь к магу целителю, который берет исключительно золотом и работает не дольше четырех часов в день. Или же обратиться к знахарке.
Хотя я не верила, что люди герцога могли настолько запугать людей. Все-таки это достаточно отдаленный от столицы городок. Да и лес вокруг не отличается дружелюбием — в некоторые ночи защитное поле над городом так и искрит, так и светится. Это напитанная некроэманациями нежить рвется отведать людской плоти. Прорывов давно не было, но отряд боевых магов, моих постоянных клиентов, кстати, в такие ночи не спит.
Открыв дверь, я хотела выйти на крыльцо, но запнулась о корзину с письмами. Что ж, ожидаемо, вместо молока и мяса — письма с извинениями. Ничего, дожди, простуды и отравления расставят все по своим местам.
— Мы готовы, — за спиной Мориса, в мешке с лямками, висела Кнопа.
А я вдруг поняла, что еще ни разу не видела девочку:
— Ты не думаешь, что ей лучше идти рядом?
— Она не превратилась, — хмуро произнес Морис и поправил лямку, — ей нужно быть все время рядом с двуногими. Со мной и Лиамом. С вами.
— Со мной не стоит, — кашлянула я.
Пламя, конечно, притихло. Затаилось, но не ушло, а потому… Я не готова рисковать детскими жизнями сверхнеобходимого.
— Да.
— Но ведь она превратиться, верно? Почему ты не позволяешь ей бегать по дому?
— Она будет лисить, — скривился Морис. — Играть с комками пыли, прыгать, радоваться.
Вначале я не поняла, что плохого в том, чтобы ребенок радовался. А после…
— Она должна захотеть открыть свою вторую форму?
— Мы рождаемся в человеческой форме, — возмутился Лиам, — а после, в первый год жизни, открываем вторую. Проведя год или два в лисьей форме, мы возвращаемся к двуногому образу.
— Она открыла свою вторую форму раньше, из-за страха перед… Не важно, — Морис одернул сам себя. — Теперь, если… Если ей будет хорошо лисой, она станет бэйфэй.
Закрыв дверь, я сошла с крыльца к мальчишкам, и осторожно произнесла:
— А разве бэйфэй не лисы-служители в Храме Огня?
— Они самые. Разумные хвостатые, вынужденные жить при храме. Им нельзя покидать освященную огнем территорию — за бэйфэй платят алмазами по весу.
Зачем могут быть нужны разумные лисы за такую цену я прекрасно знала. Но говорить об этом не хотела. Вдруг у мальчиков еще есть какие-то иллюзии касаемо нашего мира?
— Все хотят прожить подольше да поздоровее, — с ненавистью выдохнул Морис, — так почему бы не отнять у лисицы лишнее. Ей же ее человеческий срок не нужен. А то, что мы едины, что нет лиса и человека, есть лишь двуликий — да разве это важно?!
Ясно, иллюзий у детей больше нет.
— Я всегда презирала это, — тихо сказала я. — И была одной из тех, кто собирал поддержку для того самого закона. Но у нас не получилось сделать его ненарушимым.
— С точки зрения Королевского Уложения бэйфэй не является человеком, а проходит по классу условно-разумного магического существа. За причинение вреда здоровью — сто толверенов, за смерть — тысяча толверенов, — криво улыбаясь проговорил Лиам.
И замолчал — мы вошли на рынок.
Шум и толкотня привычно раздражали. Лисята затихли и держались рядом, неприязненно поглядывая по сторонам.
Я могла их понять — три дня бродить по городу и искать прибежище. Три дня ходить по городу и понимать, что надежды нет. Люди отводили глаза, зашторивали окна, закрывали двери.
Никто не любит двуликих. И, вот ведь незадача, все любят двуликих. Как так? Очень просто — взрослые перевертыши, как правило, сильны, хорошо обеспечены и очень, очень привлекательны. Самой мне не доводилось близко знакомиться с двуликими — в нашу Академию их не принимали. Нет-нет, никакой нетерпимости, просто двуликие, отчего-то, никак не могли сдать экзамены. Хуже было только в Риантрийском Медико-Магическом институте — там преподавали те, кто еще помнил о легальных опытах над двуликими. Да, пятьдесят лет назад двуликих причислили к полноценно-разумной расе и целителям пришлось искать себе других подопытных.
Вот и получилось, что люди, с одной стороны, не любят перевертышей, а с другой просто обожают. Готова поспорить, что когда за лисятами явятся папа с мамой, город забурлит. И никто, разумеется, не вспомнит, что лисят на постой взяла подозрительно-нелюдимая знахарка.
Оценив детскую одежду, я прикупила несколько отрезов простой ткани. Швея из меня никакая, но зато эти куски можно пустить на починку рубашек и штанишек. Конечно, можно ограничится «голой» магией, но… Это совсем не то и помогает на пару дней, не более.
А вот если наложить на прохудившиеся места заплаты из новой ткани, да срастить все вместе! Вот тогда-то и получается достойный результат.
Так, за размышлениями, я не заметила как прошла половину рынка и, наконец, оказалась у привычных лавок. Молоко, мясо, яйца и картофель. Хлеб взять на обратном пути, а зеленушка есть в саду.
— Молочка? — опасливо предложила Карла, устав, видимо, ждать.
— Три крынки, — кивнула я. — Бургомистр наш к доброй стороне богов обернулся, что удивительно. Сегодня сам приходил на сирот бумаги оформлять.
Карла заохала, всплеснула руками и похвалила меня.
— Я-то не могла, — она стыдливо отвела глаза, — у меня ж своих четверо, пятый на подходе.
Уставившись на ее плоский живот, я неопределенно фыркнула и пожала плечами:
— Так ведь никто тебе ничего не говорит. Хотя мне больше кажется, что бургомистр не хотел никого в ратушу пускать. У него ведь не только для меня бумаги были.
— А, говорят там драка была. Целитель ихний сцепился с кем-то из боевых.
Об этой драке я слышала. Как слышала и о приказе бургомистра — прервать все сплетни, объявить произошедшее выдумкой и не поднимать шум. А дело все в том, что выписанный из Риантри лекаришко отказался лечить одного из боевых магов. Отряд выходил в лес, за детьми, что усвистали по ягоды. Дети те, говорят, сидеть с неделю не могли. Но тут родителей осудить сложно, сложно.
— Во-от, — Карла покивала, — видимо хорошо там все порушено.
Она, воровато оглядываясь, подсунула в корзину пару сдобных булок и, поежившись, отошла.
— А деньги? — удивилась я.
— Потом, — отмахнулась она. — Знаю уже, что тебя благодетель с довольствия снял.
Благодетель. Весь город судачил о том, кто
