Лейла. Шанс за шанс (СИ) - Цвик Катерина Александровна

Малика бегала за мной и, ругаясь от души, охаживала полотенцем, конечно, когда удавалось до меня дотянуться. Я же в самые опасные моменты ныряла под стол — прятаться там, конечно, не было никакой возможности, но вот быстренько перебежать на другую сторону — вполне. Наконец, когда мы обе выбились из сил, она села на лавку и закрыла лицо руками:

— Лейла, ты хоть понимаешь, чего избежала? Они же могли тебя убить, одурманить, украсть, продать в рабство… Да мало ли еще какое непотребство совершить! Ну чем ты думала, когда к ним подходила?!

Я видела, что девушка по-настоящему расстроена и переживает за меня. Поэтому, подойдя и сев рядом, сделала расстроенное лицо и сказала:

— Мамочка, ну не расстраивайся, все ведь хорошо закончилось, да и не могли они мне ничего сделать. Там совсем старый дедок со своим таким же дряхлым рабом были.

— Ну какие старики? Откуда они здесь взяться-то могли? Ты что? Опять мне врешь?

Она убрала руки от лица и угрожающе посмотрела. Я поерзала, одновременно немного отодвигаясь, и возмущенно ответила:

— Это когда я тебе врала? А? Да и откуда мне знать, как они там появились и куда делись?

— Ох, Лейла, выпороть тебя надо хорошенько. — Снова тяжело вздохнула она.

А я увидела, что в уголках ее глаз стоят слезы. Мне стало стыдно. Малика ведь и правда сильно за меня переживает, а я не придумала ничего лучше этой дурацкой истории. Уж лучше бы на озарение какое сослалась.

— Ну, мамочка, не расстраивайся, все ведь и правда хорошо закончилось, — жалобно сказала я, глядя ей в глаза и прижимаясь к боку.

Некоторое время она грустно и укоризненно смотрела на меня, а потом обняла и поцеловала в лоб:

— Ох, Лейла. Когда ты смотришь на меня своими бездонными глазами, на тебя просто невозможно злиться. — А потом, немного помолчав, добавила: — И ведь знаю, что такими же глазами на Ратмира смотрела твоя мать, и он ее до сих пор не забыл, иногда даже ревную, но вот не любить тебя не могу. Пообещай мне, что больше никогда так не сделаешь?

— Конечно, мамочка.

Я расчувствовалась и сама с трудом удерживала слезы. Почему-то только сейчас я смогла себе признаться и принять, что действительно считаю Малику матерью. Той, кого в прошлой жизни и не знала вовсе. Да и была ли она — прошлая жизнь? Возможно, уже давным-давно нужно о ней забыть, принять девочку Лейлу как саму себя, перестать отгораживаться от этого мира и, наконец, стать его частью? Да, где-то глубоко внутри себя я так и не приняла это перемещение, часто горевала о прошлом, которое тем чаще возвращалось ко мне во снах, чем чаще я о нем думала. Но ведь, если задуматься, именно здесь я обрела то, о чем всегда мечтала там: семью, брата, отца и… маму. Я не сдержалась и зарыдала в голос, обхватывая ее крепче.

Этими слезами я, наконец, прощалась со своим прошлым: с миром, с бабушкой, с той Лизой, душа которой была полна одиночества и нерастраченной любви. И, поплакав, поняла, что только сейчас по-настоящему готова сказать девочке Лейле: «Здравствуй, я рада, что мы встретились, и надеюсь, что твоя душа обретет истинное счастье в следующем воплощении. А еще я сделаю все, чтобы твои родные были счастливы и никогда не поняли, какую утрату понесли».

Все это время Малика гладила меня по голове и тоже плакала. Только вот что выплакивала она? То, что не смогла меня не полюбить, или что в сердце отца всегда будет второй после моей матери? А может, какие-то другие свои женские горести? Не знаю…

Наплакавшись, мы просто тихо сидели и прижимались друг к дружке, чувствуя опустошение и легкость. Потом Малика вздохнула:

— А что мы скажем твоему отцу? Если он узнает, что я могла тебя не уберечь…

— А ничего мы ему не скажем! — Также вздохнув, ответила я.

Еще немного помолчав, Малика спросила:

— Что с кофю делать будем?

— А кофю, — исковеркала я слово, подражая маме, — я сейчас сварю и вместе со сливочным мармеладом принесу в комнату. А ты пока иди, умойся да причешись, а то отец непонятно что подумать может.

— А если он спросит, как мы догадались, как нужно готовить этот кофю? — немного испуганно спросила она.

— Тогда мы ответим, что это дело нехитрое, было бы желание разобраться. — Ответила я, вставая и осматриваясь в поисках ступки, чтобы размолоть зерна. К сожалению, кофемолки здесь еще не придумали.

— Ну да… ну, я тогда пойду? — снова как-то пришибленно спросила она и направилась во двор.

Ступка нашлась на нижней полке. Размолов зерна, я решила, что для первого раза приготовлю классический вариант — без добавления так любимой мной ванили или корицы. Найдя еще одну небольшую кастрюльку, сварила в ней кофе, решив обязательно попросить у отца привезти турку или то, в чем готовят кофе в Турании, налила в отдельную кружку молоко, чтобы добавляли по вкусу, и поставила на поднос сахар. Свою порцию, не удержавшись, выпила сразу, заедая уже застывшим сливочным мармеладом, политым карамелью. Кайф! Я была в восторге!

Конечно, для первого раза я сделала не очень крепкий напиток, все-таки я еще ребенок, да и родителям крепкий кофе может не прийтись по душе. Наконец, подхватив поднос с вкусностями, я отправилась в гостиную.

Малика, увидев нагруженную меня, тут же подскочила и помогла расставить кувшинчик с напитком, кружки и сливочный мармелад. Отец в это время удивленно взирал на неизвестный ему десерт.

— Что это? Вы меня заинтриговали… — улыбнувшись, сказал он.

— О, это новое блюдо Лейлы. Она сделала его сегодня специально для тебя. Даже я его еще не пробовала, — затараторила мама и попыталась незаметно сделать отцу большие глаза, чтобы он хотя бы сделал вид, что оценил мои кулинарные успехи.

Я, скрыв улыбку, начала разливать кофе и добавила туда немного молока.

— Что ты делаешь?! — удивленно воскликнул отец.

— Папа, я же помню, что тебе не понравился кофе, — я сложила два и два и догадалась, о каком напитке он мне рассказывал по пути из порта, — поэтому предлагаю попробовать его с молоком. Поверь, так тебе понравится больше. Можно и сахар добавить, но с моим сливочным мармеладом лучше пить так.

Удивившись моему напору, он взял протянутую чашку немного отпил:

— Хм… Так и правда намного лучше, — задумчиво протянул он.

Мама к странному напитку притрагиваться не торопилась, она взяла чашку с панна-коттой и нерешительно зачерпнула содержимое маленькой ложечкой.

Столовые приборы здесь очень походили на земные, лишь вилка была двузубой, но основная масса людей в городе пользовались просто ложками. Наша же семья хоть и считалась небогатой, но все вышеперечисленное имела, и даже больше.

Я решила, что еще от одной порции сладости не откажусь, и тоже взяла кружечку.

— А где Мамук? Я думала, он уже с вами, — огляделась я в поисках брата.

Мама с отцом ответили не сразу, увлекшись десертом:

— Мамук? Он куда-то убежал с друзьями. Скоро придет. — Мама смотрела на меня округлившимися глазами и облизывала ложечку. — Лейла, что это?

— Ммм? — я недоуменно посмотрела на нее.

— Я спрашиваю, что это за рецепт? Откуда ты его узнала? Это же… это же… — она снова зачерпнула ложечкой и отправила в рот, прикрыв глаза.

— Я же говорила: сама придумала, — пожала я плечами, поедая вкуснятинку.

— Лейла, дочка, мама права, у тебя получилось нечто очень вкусное. Я нигде и никогда прежде такого не пробовал. Да и… как ты его назвала… кофю. С молоком и правда вкуснее.

Отец внимательно на меня смотрел и чего-то ждал. Я решила косить под дурочку и только недоуменно хлопала глазками — знала, к чему приведут все эти ниоткуда взявшиеся знания у маленького ребенка… Знала и то, что это только начало. Но сознательно решила приоткрыться. В эту самую минуту решила. Пусть считают меня немного странной, пусть заподозрят непонятно в чем, но этим людям я решила довериться хотя бы немного и надеялась, что они не предадут. Мне до зубовного скрежета надоело притворяться маленьким ребенком! Да что там притворяться! Просто быть маленьким ребенком! Это хорошо лишь говорить: вот бы опять стать маленькими и не знать ни забот, ни хлопот! А на деле, да еще в другом мире и с другими устоями… Да еще и с полным отсутствием всего того, что дает современному человеку цивилизация… Лишь с Мамуком я могла хоть немного быть собой, потому что была его старшей сестрой, и какими сестры бывают в пять лет, он мог знать только от меня. Дети постарше на подсознательном уровне чувствовали, что со мной что-то не то, и хоть и любили играть в придуманные мною игры и даже прислушивались к моим словам, но все-таки чувствовалась некая внутренняя дистанция, которую мы не могли преодолеть в общении друг с другом. Для младших же я была маленькой мамочкой. Как меня, кстати, они и называли: Лейла-ма или просто Лейма, ведь к трем годам редко кто имел хорошую дикцию.