Фамильная реликвия (СИ) - Винтер Ксения

Долго у Николая засиживаться я не стала: у нас обоих был трудный день, да и доктору утром рано вставать и продолжать развлекать местных пенсионеров. Выпив кофе, — очень приличный, к слову, — с земляничным вареньем, я поблагодарила мужчину за гостеприимство, после чего покинула бывший ведьмин дом.

Подъехав к собственному дому, я сразу же заметила слабый оранжеватый огонёк в окне: бабушка явно не спала. Мне стало стыдно: я усвистала на весь день и даже не предупредила её. Старушка, наверняка, переживает, места себе не находит от волнения.

Как оказалось, волновалась я зря. Войдя в сени, я сквозь приоткрытую дверь увидела бабушку, стоявшую на коленях возле стола, на котором была установлена зажжённая свеча в металлическом подсвечнике, а рядом с ней — икона с изображением Иисуса Христа.

— Владыко Господи небесе́ и земли́, Царю веков! Благоволи отве́рсти мне дверь покаяния, ибо я в болезни сердца моего молю Тебя, истиннаго Бога, Отца Господа нашего Иисуса Христа, — бабушка выкрикивала каждое слово молитвы так громко, словно надеялась докричаться до небес. Мне почему-то стало жутко: красноватый отблеск свечи на бледном лице вкупе с лихорадочно блестящими глазами и простёртыми куда-то вверх руками придавал облику старушки некую демоничность. А она тем временем всё продолжала декламировать во весь голос: — Света миру: Призри многим Твоим благоутробием и приими́ моле́ние мое; не отврати его, но прости мне, впадшую во мно́гая прегрешения. Ибо ищу покоя и не обретаю, потому что совесть моя не прощает меня. Жду мира, и нет во мне мира, по причине глубокаго множества беззаконий моих. Услыши, Господи, меня, в отчаянии находящуюся. Ибо я, лишенная всякой готовности и всякой мысли ко исправлению себя, припа́даю к щедро́там Твоим: помилуй меня, поверженную на землю и осужде́нную за грехи мои. Обрати, Господи, плач мой в радость мне, расторгни вретище и препояши меня веселием. И благоволи, да получу успокоение, как избранные Твои, Господи, от которых отбежали болезни, печаль и воздыхание, и да отверзется мне дверь Царствия Твоего, дабы, вошедши с наслаждающимися светом лица Твоего, Господи, получити мне жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем. Аминь.1

Я попятилась назад, отступая в самый дальний угол, чтобы бабушка не узнала о моём присутствии. Казалось бы, мне должно стать легче: бабуля не сошла с ума, просто чересчур рьяно проявляет свою религиозность. Но спокойней на душе почему-то не становилось.

Весь остаток ночи я, сидя на неудобном табурете в сенях, слушала разнообразные молитвы в исполнении бабушки — угомонилась она только под утро. Дождавшись, пока силы наконец-то покинут её, и она уснёт, я, немного подумав, направилась за советом обратно к Николаю. Учитывая, что лёг он спать всего несколько часов назад, с моей стороны это было форменным свинством. Но я, правда, не представляла, к кому ещё можно обратиться за советом.

Естественно, в столь ранний час, — небо едва-едва было тронуто рассветом, — Николай ещё спал. Причём спал, даже не потрудившись запереть дверь. Так что, постучав пару минут из вежливости и не дождавшись ответа, я просто и без церемоний вошла в дом и беспощадно растормошила спящего мужчину. За что была награждена потоком нецензурных слов, которые приличному человеку, — врачу! — знать было не положено.

— Подъём, Коля! — сдёрнув с него одеяло, строго проговорила я. — Разговор есть.

— Женя, ты спятила! — в сердцах воскликнул Николай, затем дотянулся до телефона, лежащего на столе. — Боже правый, пять утра! Женщина, какого хрена ты меня разбудила? Я ещё полтора часа мог спать!

— На том свете выспишься, — парировала я. — Давай, вставай. Я пока заварю тебе чай и приготовлю завтрак.

— Дурдом просто, — недовольно пробурчал фельдшер, но всё же соблаговолил сесть и даже принялся одеваться. — Ты можешь объяснить толком, что случилось? Бабушке плохо?

— В некотором роде, — уклончиво ответила я, хозяйничая у печки. — Я раскрыла тайну её невидимого собеседника.

— И? — несмотря на сонный вид, Николай выглядел крайне заинтригованным.

— Она общается с Богом! — торжественно сообщила я, патетично подняв руки к потолку.

— И что он ей отвечает? — настороженно спросил мужчина

— Надеюсь, что ничего, — искренне ответила я, а затем пояснила: — Она ему молится. Зажигает свечи, встаёт перед иконой на колени и молится. Но очень-очень громко. Это нормально?

— А я почём знаю? — Николай широко зевнул, прикрывшись ладонью. — Я не психиатр и не психолог. Но если Бог ей не отвечает и ничего не велит делать, например, устраивать жертвоприношения во имя его, то всё нормально. Многие люди в старости ударяются в религию.

— Она и раньше была очень религиозна, — справедливости ради заметила я, наливая на сковороду масло и разбивая на неё три яйца.

— В самом деле? — Николай натянул джинсы, а затем, совершенно не озаботившись надеть ещё и футболку или майку, подошёл ко мне, щеголяя обнажённым торсом с неплохо проработанными грудными мышцами и даже лёгким намёком на кубики пресса. — А ты знаешь, что Анну Степановну считают ведьмой?

— Слышала, — мрачно подтвердила я. — Но это всё чушь несусветная! Бабушка всю молодость проработала ветеринаром при колхозе. Какая из неё, к чёрту, ведьма!

Николай в ответ лишь пожал плечами и вытащил из навесного шкафчика две тарелки, две вилки и две чашки.

— Я тоже сильно удивился, когда узнал, — признался он. — В моём представлении ведьмы должны выглядеть как-то иначе… более пугающе, что ли. А тут обычная милая старушка, пусть и очень одинокая.

Это был камень в мой огород. И мне совершенно нечего было на него ответить.

— Когда я жила здесь, в деревне, про этот дом, — я обвела рукой обстановку, — тоже говорили, что здесь жила ведьма.

— Я знаю, — кивнул Николай. — Из-за этих слухов дом стоил сущие копейки, поэтому я его и купил.

— И что? Видел здесь что-нибудь странное?

— Ровным счётом ничего. Ну, разве что детвора всё время вокруг околачивается и так и норовит забраться внутрь.

— Почему же ты тогда не закрываешь дверь? — удивилась я.

Николай нахмурился.

— Всегда закрываю. Кстати, как ты вошла внутрь?

Я замерла: по спине пробежал неприятный холодок.

— Дверь была открыта, — тихо проговорила я, растерянно глядя на мужчину.

— Наверно, совсем замотался вчера и забыл запереть после того, как ты ушла, — легкомысленно отмахнулся он, быстро найдя объяснение. — Впредь буду внимательней.

Неудачный день

Разговор с Николаем меня успокоил, так что я вернулась домой в приподнятом настроении. Бабушка, несмотря на то, что ночью почти не спала, уже вовсю хлопотала возле печи.

— Доброе утро, бабуль, — поприветствовала я её, улыбнувшись.

— О, привет, Женечка, — старушка торопливо принялась доставать из печи лопату, на которой несколькими ровными рядками лежали румяные пирожки. — Я как раз твои любимые пирожки испекла. С мясом и капустой. А ты куда в такую рань ходила?

Я даже опешила от подобного вопроса.

— Бабуль, я вообще-то сутки дома не была, — осторожно заметила я. — Вчера утром уехала до магазина, но по пути наткнулась на сломанную скорую, вот и весь день катала вашего фельдшера по близлежащим деревням.

— Николая? — бабуля нахмурилась. — Не стоит тебе общаться с ним. Дурной он человек.

Подобное заявление поразило меня ещё больше, чем вопрос, заданный ранее.

— Тебе не нравится Николай? — уточнила я, усаживаясь за стол. — Почему? Мне он показался очень милым.

— У зла тысячи лиц, — назидательно проговорила бабушка, — и самое излюбленное — лик добродетели.

“Ясно, — обречённо подумала я. — Похоже, проповеди местного попа не пошли ей на пользу. Возможно, Николай прав, и стоит её всё-таки показать врачу в городе”.

— Ты даже не заметила, что меня сутки не было? — разламывая пирожок пополам, чтобы он быстрее остыл, максимально незаинтересованным тоном спросила я.