Коварные ступеньки - Людвиг Светлана Дмитриевна
— Вырастешь — поймёшь, — улыбнулся он, а я на пару секунд аж дар речи потеряла.
— А можно мне сейчас узнать, вдруг всё же не пойму? — попросила я вежливо, точно зная, что рубеж понимания либо уже проскочила, либо скоро проскочу.
— Они же дети. Им надо за счёт кого-то самоутверждаться, ощущать свою крутость…
— Обязательно за счёт вас? — скептически уточнила я. Я б головы уже давно поотшибала.
— Лучше уж за счёт меня, чем других моих коллег или друзей.
Мы молчали. Я смотрела на него со смешанными чувствами непонимания и неодобрения, он — с нежной улыбкой. Улыбка, надо признать, мне нравилась и очень. Понемногу возмущение угасало, я даже готова была признать его правоту… в какой-то мере… сама всё равно бы головы поотшибала, ибо самоутверждаться стоит за счёт хороших поступков и выдающихся достижений в учёбе, спорте или ещё где, ну никак не за счёт учителей.
— Из меня на самом деле не очень хороший учитель, — признался он миролюбиво.
— Зато хороший зельевик, — зачем-то заверила я. Спокойно, но от того не менее искренне.
— Ты так думаешь? — подмигнул он мне задорно. Кажется, мои слова его развеселили.
— А вы не отговаривайтесь, что я вас только вот сорок минут видела. Я ведь многих из практикующих зельевиков на занятиях встречала — открытые уроки у нас проводили, отсматривали себе ребят в подмастерье…
— Кстати, тебя, наверное, уже кто-то в Иркутске присмотрел? — ловко перевёл учитель тему — видно было, что ему некомфортно от похвалы.
— Да, — не стала я юлить. И так тут выпендрилась, чего уж прибедняться.
— И кто, если не секрет?
— Зеленский, — назвала я фамилию отца, потому что называть подполковника маглиции Ардова было ну о-о-очень палевно. А папа себе из выпуска обычно человек по пять набирает — на производстве текучка большая. Он учит — они устают от рутины и уходят.
— Вот видишь, ты талантливее, чем я, — с некоторой грустью, но не переставая улыбаться, заметил учитель. — Меня Зеленский не взял.
— Да ну нафиг! — не сдержалась я от нахлынувших эмоций. Чтобы папа такого паренька проморгал? Неконфликтного, так чисто работающего… Конечно, может, учитель за время преподавательской практики опыта набрался… А потом вдруг вспомнила. — А какой год выпуска у вас?
— Это ты так хитро узнаёшь мой возраст? — усмехнулся, но признался: — Две тысячи четвёртый.
Ровно год до моего… Тогда всё понятно. Бывают же невезучие люди, даже обидно.
— Тогда фабрика была на грани банкротства — они три года никого не брали, потому что не знали, выкарабкаются ли. Так что дело не в тебе…
И прежде чем мы оба осознали мою осечку, прозвенел звонок, и я пулей вылетела из кабинета.
ПРОЛЁТЧЕТВЕРТЫЙ — С ПРИЛИЧНЫМ МЕСТОМ
Уроки не хотелось делать принципиально — хоть как-то же надо отвести душу после такого провала на занятиях. Поэтому, когда узнавшие о моём подвиге на географии мальчишки притащили вагон конфет, я решила устроить чаепитие в одной из беседок. Пока на улице не похолодало, надо ловить момент, а то бледная, как поганка — всё лето в кабинете.
Мы сидели, смеялись, трескали конфеты и вспоминали смешные школьные байки. Баек у меня накопился вагон и маленькая тележка, однако, к теме трупов в гимназии они никак вывернуть не помогали. И тут положение спасли те, кто испортил мне настроение — подошла группка девочек и попросила меня отойти на пару слов. И вид у них был такой, что от парней я отошла лишь на пару шагов — люблю иметь за спиной прикрытие, которое всё слышит.
— Ты сегодня, говорят, с Иваном Аркадьевичем беседовала…
— С зельевиком? — уточнила я, потому что имя у парней узнать так и не додумалась. Девочки кивнули. — Было дело. И что?
— Ты бы с ним не кокетничала лишний раз, он человек очень занятой, — сделала говорившая ударение на последнем слове.
Я оглядывала компанию самодовольных кривящих носик дамочек с недоверием. В моей школе такого не водилось, поэтому у меня даже любопытство взыграло. Так хотелось ткнуть в них пальцем и спросить: «А вы настоящие? Не прикалываетесь?»
— А среди вас его жена или невеста? — спросила я в лоб.
Такого они не ожидали. На миг ведущая растерялась — другая попробовала подхватить:
— Нет, но…
— Если нет, значит без «но», — отрезала я, развернулась и ушла обратно к мальчикам пить чай.
— Да ты хоть знаешь, с кем разговариваешь! — прилетел мне возмущённый укор.
— Нет, вы же не настолько воспитаны, чтобы представляться, — не осталась я в долгу.
Они стояли над душой минут десять, пока не поняли, что смущают только парней, а я спокойно пью чай и уплетаю конфеты. Нет, ну какова наглость — кидать предъявы зельевикам! У нас на такое никто не решался. У нас даже класс был самый дружный, потому что зельевики годом старше ругались почём зря и яро демонстрировали всей школе, как нужно гадить товарищам и лечить себя. Мы так не хотели — приходилось всем дружить. Ни разу на моей памяти никто про одноклассника слова плохого не сказал, не считая людей с параллели. А тут…
В итоге эти мадамы фыркнули и ушли, после чего я не замедлила навести справки:
— Это кто вообще был?
— Да гусыни с параллели, они фанклуб нашего лошка создали…
Слово резануло, но заниматься воспитательной работой я не стала — нравоучениями контакта с молодёжью не наладить, а без внутренних сплетен в деле явно не разобраться.
— Я б даже сказала, курицы, но меня больше интересует, на кого учатся, с кем общаются…
— А! — непонятно чему обрадовался Макс. — Ты не знаешь, что ли? У нас профильные классы носят имена зверей. Ведьмаки у нас Гуси.
Зловредный гусь с огненным шаром в крыле возник в моём воображении и тут же померк, когда мысль поскакала дальше. С замиранием сердца я спросила:
— А мы кто?
Уж если они боевых так, то зельевиков…
— Лягушки мы.
Обалдеть.
Я даже рот не открыла — не смогла. Упырь тут директор, а не упыревед.
— А упыреведы — зайцы, — словно читая мои мысли, добил кто-то другой. Я не поняла кто — слова доносились, как через вату.
Ну надо же, а себе-то директор польстил!
— А…
— Погоди, — прервала я, выставив ладонь, — я морально не готова. Я от шока не отошла.
— Тяжело быть лягушкой? — ехидно осведомился кто-то.
— Да не то слово!
У нас зельевики всегда были элитным «А» классом — аконитами. И после этого я должна стать лягушкой, причём из какого-то крайне необразованного болота? Как я вообще на такое согласилась?!
— Нам, наверное, тебя провожать теперь придётся, — заявил Макс, но почему-то с гордостью, а не с тревогой.
Я вздёрнула бровь. И без того они мне этим зверинцем настроение убили, а теперь собираются ещё конвой навязать. А если я решусь назло тем барышням совратить нашего зельевика, на кой мне хвост из мужской части класса?
— Ну, они же наверняка тебя попытаются возле корпуса отловить… — уже не так уверенно предположил мой сосед.
Видимо, вид у меня был такой, что только полный придурок мог бы попробовать меня подкараулить, но те лапчатые особым умом-то не блистали.
— Возле учительского корпуса? — добила я.
— Почему там? Ты что, засланная училка?! — с ужасом уточнил рябой мальчишка. Как не косой с такими-то мозгами.
— Нет, мама учительница, а я с ней живу, — объяснила я и положила голову на стол. Нет, вот прям в самое сердце…
— Прико-ольно! — протянул самый высокий. — У нас раньше никому так не разрешали.
Видимо, у них глаз был не такой намётанный. А у меня с этими неблагоустроенными домами личная вендетта. Я то в Баяндае влечу, то в Утулике. И не такой у детей страшный взгляд, как у сотрудников маглиции — упыреведа редко живой человек впечатлить способен.
— Значит, у тебя мама устроилась сюда на работу, и тебя заодно? — сделал вывод Макс.
— Угу, — немногословно подтвердила я, забыв, что мне надо из них информацию вытягивать. Какой стресс, какой стресс!
— Ты там, поди, уже и с руководителем после выпуска определилась? — продолжили меня пытать.
