Гейл Форман - Куда она ушла

Потому что, какое бы дерьмо с нами не произошло, мы все равно остаемся преданными друг другу. По крайней мере, в этом. А вслух заставляю себя произнести:

— Потому что там нечего рассказывать. Я думаю, таким людям, как ты, нравится этот сериальный аспект, ну знаешь, когда два знаменитых музыканта, которые учились в одной школе, были парочкой.

— Таким людям, как я? — уточняет Ванесса.

Стервятникам. Кровопийцам. Душегубам.

— Репортерам, — отвечаю я. — Вы ведь без ума от сказок.

— А кто нет? — говорит Ванесса. — Хотя, жизнь той девушки вряд ли можно даже попытаться назвать сказкой. Она потеряла всю свою семью в автокатастрофе.

Ванесса притворно передергивает плечами, как обычно делают люди, когда говорят о чьих-то бедах, которые никак не связаны с ними, которые их не коснулись, и никогда не коснуться. Я никогда в своей жизни не бил женщину, но на секунду мне хочется хорошенько ей врезать, чтобы заставить почувствовать хоть часть той боли, о которой она так легко рассуждает. Но я сдерживаюсь, и она, ничего не заметив, продолжает.

— Кстати о сказках, у вас с Брин Шредер будет ребенок? Я то и дело вижу, что таблоиды упоминают её растущий живот.

— Нет, — отвечаю я. — Мне, по крайней мере, ни о чем таком не известно.

Я уверен, что Ванесса в курсе, что вопросы о Брин также под запретом, но если разговоры о предполагаемой беременности Брин отвлекут ее, да будет так.

— Тебе, по крайней мере, о таком не известно? Вы ведь все еще встречаетесь? — Боже, ну и голод в ее глазах. Все эти ее разговоры о том, что она хочет написать сравнительный анализ о нас, все эти ее навыки сыщика — ничто. Она, так же как и все журналисты и преследующие нас фотографы, хочет первой откапать сенсацию, будь то о рождении: «У Адама и Брин будет двойня?», или смерти: «Брин говорит своему Дикарю: "Все кончено!”». Ни одна из историй не является правдивой, но иногда я вижу эти заголовки на различных желтых газетенках буквально в одно и то же время.

Я думаю о доме в Лос-Анджелесе, в котором мы с Брин вместе живем. Или скорее совместно населяем. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мы были вместе больше недели. Она снимается в двух-трех фильмах в год, и только что открыла свою продюсерскую контору. Поэтому между ее съемками, промоушн-кампаниями к фильмам, поисками материала для продюсирования и тем временем, что я провожу в студиях или в туре, у нас, кажется, совсем не осталось времени друг на друга.

— Да, мы с Брин все еще вместе, — отвечаю я Ванессе. — И она не беременна. Ей просто сейчас нравятся эти летящие кофточки, и все почему-то считают, что она скрывает свой живот. Это не так.

По правде говоря, я иногда думаю, что Брин надевает эти кофточки специально, чтобы все наблюдали за ее животом, словно она хочет подразнить судьбу. Она серьезно хочет детей. И хоть общеизвестно, что ей двадцать четыре, на самом деле ей двадцать восемь, и она утверждает, что ее часы тикают и все такое. Но мне двадцать один, и мы с Брин вместе всего лишь год. И мне плевать, что Брин говорит, будто моя душа гораздо старше, словно я уже прожил целую жизнь. Даже если бы мне было сорок один, и мы с Брин только что отпраздновали двадцать лет совместной жизни, я бы все равно не хотел ребенка от нее.

— Она присоединится к тебе в туре?

Когда она упоминает тур, я чувствую, как начинает свербеть у меня в горле. Тур, длиной в шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь. Я мысленно поглаживаю свою баночку с таблетками, и становлюсь спокойнее, зная, что она там, но я не так глуп, чтобы доставать таблетку перед Ванессой.

— Что, прости? — спрашиваю я.

— Вы с Брин собираетесь встретиться во время тура?

Я представляю Брин в туре, со всеми ее стилистами, инструктором по пилатесу, с ее последней диетой.

— Возможно.

— Тебе нравится жить в Лос-Анджелесе? — спрашивает Ванесса. — Ты совсем не похож на парня калифорнийского типа.

— По крайней мере, там сухой климат.

— Что?

— Ничего. Просто шутка.

— А, понятно, — Ванесса скептически осматривает меня. Я давно уже перестал читать интервью о себе, но когда занимался этим, слова вроде непостижимый часто проскальзывали там. Так же как и высокомерный. Неужели люди видят меня таким?

К счастью, наш запланированный час истекает. Она закрывает свою записную книжку и просит принести счет. Я ловлю полный облегчения взгляд Олдоса и показываю ему, что мы заканчиваем.

— Было приятно познакомиться с тобой, Адам, — говорит она.

— Да, с тобой тоже, — вру я.

— Должна сказать, ты человек-загадка, — она улыбается, и ее зубы светятся ненатуральной белизной. — Но я люблю загадки. Как и твои песни, все эти вызывающие ужас картинки, которые всплывают при прослушивании «Возмещение Ущерба». Да и слова песен с нового альбома тоже весьма загадочные. Ты знаешь, некоторые критики задаются вопросом, может ли «Милый Кровопийца» соответствовать уровню напряженности в «Возмещение Ущерба»…

Я знаю, что за этим последует. Слышал много раз до этого. Стандартная уловка репортеров. Намекают на мнения других критиков, чтобы косвенно выразить свое мнение по этому поводу. И я знаю, что на самом деле она спрашивает, даже если она сама не догадывается: «Как чувствуешь себя, осознавая, что единственное стоящее твое творение появилось благодаря самой ужасной потере?»

Это уже чересчур. Брин с ее животом. Ванесса с моим школьным альбомом. Сама мысль о том, что ничто не свято. Все идет в ход. И что моя жизнь принадлежит всем кроме меня самого. И шестьдесят семь ночей. Шестьдесят семь, шестьдесят семь. Я с силой толкаю столик так, что стаканы с водой и пивом проливаются ей на колени.

— Какого…?

— Интервью окончено, — рычу я.

— Я знаю это. Что ты бесишься-то?

— Потому что ты всего лишь очередной стервятник! Это ни хрена не имеет отношения к музыке. А только к тому, чтобы все разодрать в клочья.

Глаза Ванессы нервно бегают, пока она нащупывает свой диктофон. Прежде чем у нее появляется шанс снова включить его, я беру устройство и швыряю об стол, разбивая в дребезги, а затем опускаю в стакан с водой для надежности. Моя рука трясется, а сердце громыхает в груди, и я чувствую, как начинается паническая атака, та самая, когда мне кажется, что я умру.

— Что ты наделал? — кричит Ванесса. — У меня же нет запасного.

— Хорошо.

— И как я теперь должна писать статью?

— Ты называешь это статьей?

— Да. Некоторым из нас приходиться работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, ты изнеженный, несдержанный засра-

— Адам! — Олдос мгновенно оказывается возле меня, и кладет три стодолларовые купюры на стол. — Это вам на новый диктофон, — говорит он Ванессе, перед тем, как вытолкать меня из ресторана и посадить в такси. Он сует очередную стодолларовую купюру водителю, не заостряя внимания на моей выходке. Олдос достает из моего кармана бутылочку, прописанную врачом, вытряхивает таблетку себе на ладонь и говорит: