Кейт Тирнан - Вечная жизнь
Но и это было не все. Потому что сегодня ночью, впервые за много столетий, я разрешила себе внимательно рассмотреть и вспомнить того, кто на меня напал.
Это был Рейн.
Глава 17
Этим вечером я сразу легла в постель и долго лежала без сна, дрожа под одеялами. Я не могла заставить себя не думать о Рейне и о том, что моя дверь не запирается. Мне ужасно хотелось вновь дотронуться до своего амулета, подержать его в руке, но я почему-то не решалась достать его из тайника.
Ривер мягко пыталась расспросить меня, но я не собиралась ничего обсуждать с ней. Мои отговорки звучали настолько глупо и неуклюже, что Ривер, наконец, оставила меня в покое.
И вот теперь я лежала и думала. Рассуждая логически, это никак не мог быть Рейн, правильно? Тот громила был просто похож на него, что объясняло преследовавшее меня ощущение смутного узнавания, однако противоречило моему ненормальному влечению к Рейну... Кроме всего прочего, Рейн был намного моложе.
Затем я залпом проглотила чашку травяного чая, а Ривер сотворила небольшое заклинание, чтобы помочь мне уснуть, начертив кончиками своих холодных пальцев несколько рун у меня на лбу. Я вернулась в постель, засыпая на ходу, нервно вцепившись пальцами в шарф.
На следующее утро я открыла глаза за минуту до тонка будильника. Первым делом я быстро осмотрела свою комнату, словно ожидала увидеть в не норманнского захватчика, преодолевшего четыреста лет и четыре тысячи миль, чтобы добраться до меня.
Все дело в том, что я слишком долго подавляла ни воспоминания. Теперь они хлынули из трещины в моем панцире, как лава. Тьфу, гадость.
Я выбралась из постели, попутно отметив, что рассвет с каждым днем наступает все позже. В комнате было холодно — радиатор только-только начал шипеть и пощелкивать.
Натянув джинсы, нижнюю фуфайку, футболку и фланелевую рубашку сверху, я сунула ноги в растоптанные ботинки и устало поплелась вниз, искренне опасаясь, что завизжу в голосе, если увижу Рейна.
— Доброе утро, Нас, — сказал Лоренцо, когда я вошла на кухню. Он широко распахнул объятия, салютуя мне одной рукой. — Приветствую новый день! Приветствую еще один прекрасный рассвет! — Он запел что-то оперное, кажется из «Богемы» Пуччини, и я улыбнулась ему.
Бринн, подвязанная фартуком, с хохотом швырнула в Лоренцо кухонным полотенцем. Таким было мое новое стандартное утро, и могу вам честно сказать, что оно с легкостью отправляло в нокдаун все мои старые утренние стандарты.
Этим утром мое имя значилось на доске сборщиков яиц, поэтому я сняла корзинку с крючка на задней двери и похрустела по заиндевелой траве на птичник, постоянно оглядываясь на ходу, словно лязгающая железом орава викингов могла в любой момент перерезать мне путь к курятнику. Сначала я распахнула небольшую откидную дверцу, и стосковавшиеся куры с писком ринулись наружу. Затем я открыла нормальную дверь в человеческий рост и протиснулась внутрь.
Единственное, что может примирить со сбором куриных яиц на рассвете, это тепло курятника, выгодно отличавшее его от остального мира, покрытого сверкающим кружевом инея...
Нелл сказала, что Рейну двести шестьдесят семь лет. Он ее не поправил и спорить не стал.
Мое воспоминание датировалось, очень приблизительно, концом шестнадцатого века. В любом случае, не раньше 1600 года. Это было в Норэгр — Норвегии. Вернее, в ту пору это было объединенное датско-норвежское государство. В ту пору я знала множество местных диалектов, которые теперь давным-давно канули в Лету.
Если принять во внимание, что Рейн к тому времени еще не родился, он никоим образом не мог быть грабителем из моего воспоминания. Но я готова была поклясться, что тот разбойник был как две капли воды похож на сегодняшнего Рейна. Если не считать того, что сегодняшний Рейн не был грязным, патлатым и заляпанным кровью, а также не носил звериных шкур и ржавых доспехов, во всем остальном он был вылитый близнец моего знакомца.
— Цыпа-цыпа-цыпа, — пробормотала я, просовывая руку под несушку. Эта курица никогда меня не клевала, хотя я готова была поклясться, что ей ужасно не нравились наши ежедневные рейды за яйцами.
— Ты тут не уснула?
Обернувшись, я взвизгнула и выронила яйцо. Рейн заполнял собой весь узкий дверной проем, и тусклый утренний свет делал его точной копией захватчика на пороге моего домика. Он пристально посмотрел на меня, и каждый нерв моего тела заискрил от выброса адреналина.
— Вали отсюда! — в бешенстве прошипела я. — Убирайся!
Я больше не была беспомощной крестьянкой, па дворе стоял XXI век, и если он снова посмеет мне угрожать, я могу задавить его своей машиной или пырнуть кухонным ножом. Что, несомненно, даже бессмертного заставит сбросить скорость.
— Что с тобой творится? — нахмурился Рейн. — Бринн прислала меня за яйцами, у нее осталось всего несколько штук со вчерашнего вечера.
Я только быстро дышала и бешено таращила глаза, за считанные секунды превращаясь из непредсказуемой неудачницы в клиническую психопатку.
Рейн склонил голову к плечу, внимательно разглядывая меня.
— Ты в порядке? — в его голосе звучало неподдельное любопытство, словно ему было искренне интересно, что эта психичка выкинет дальше.
Я сглотнула, ненавидя себя за свои страхи.
— Сколько тебе лет?
— Двести шестьдесят семь, — спокойно ответил он. — А что?
— Откуда ты? Где ты вырос?
Я задавала ему вопросы, на которые отказалась отвечать сама. Что это было? Ирония, да?
— По большей части в Индии. Мои родители были голландскими миссионерами в этой стране. Одними из первых.
Это было возможно. С какой стати ему врать?
«А с какой стати ты врешь?» — спросил негромкий голос у меня в голове. Я, как обычно, приказала ему заткнуться.
Медленно, не сводя глаз с Рейна, я наклонилась, подобрала яйцо, которому посчастливилось шлепнуться на охапку соломы и остаться целым. Положив яйцо в корзинку, я обвела глазами курятник, пересчитывая несушек. Кажется, я обобрала их всех, за исключением злобной хохлатки — ну и черт с ней.
— Ладно, — резко буркнула я. — Забирай. — С этими словами я протянула ему корзину, ожидая, что он возьмет ее и уберется отсюда.
Рейн жестом показал мне на два ведра молока, которые держал в руках. Кажется, я забыла вам сказать, что Ривер держала еще дойных коров, но меня, к счастью, еще ни разу не распределяли в молочницы.
Рейн отошел от двери, а я с шумом втянула в себя воздух и выскочила на утренний свет следом за ним.
К дому мы шли в полном молчании. Я семенила к нескольких шагах за спиной Рейна, топча сырую, по уже прихваченную инеем палую листву. Наше дыхание облачками пара срывалось с губ.
