На перепутье: Воительница (СИ) - Вин Милена

Уильям как-то неоднозначно пожимает плечами и уводит взгляд в сторону окна.

— Скрывался. Но недавно узнал по новостям, что дело о мстителе было ложью, что на моей жене испытывали токсичное вещество, а Томас оказался торгашом девушек и контрабандистом. В принципе я догадывался, что он замешан в похищениях и что сами похищения — лишь малая часть его бизнеса…

— Да, благодаря твоим записям я смог продвинуться дальше.

— Но урод еще на свободе, — Док впивается в меня до жути серьезным взглядом. — И я знаю, где он скрывается. Он и этот безумный ученый — Рихтер…

— Ты это всерьез? — изнутри опаляет огнем надежды; я чувствую, как быстро бьется сердце. — Где?.. И откуда ты знаешь?

— А что я, по-твоему, делал все эти дни? Сложа руки не сидел, следил за Томасом… Они с Рихтером перевезли похищенных девушек в спрятанный в глуши дом. Среди черноволосых пташек была и твоя… Я вначале даже глазам не поверил.

При упоминании Наари все внутри вздрагивает, тело покрывается мурашками. Сглатываю и уже с трудом сдерживаю нетерпение.

— Где это? Сможешь показать?

Док кивает:

— Я за этим и пришел. Хотел сам их взять, но среди них верзилы, а у меня с собой даже оружия нет. Одному туда лучше не соваться.

— Да, мы сейчас же соберем отряд и возьмем их на месте…

— Нет, — твердо отрезает мужчина, что против воли вводит в замешательство. — Без полиции, Джон. Ты понятия не имеешь, сколько среди них предателей. И я тоже…

— Один Рон. Но его уже взяли под стражу.

— Это он тебе сказал, что только он замешан? Ты веришь ему? Он может и сам не знать о прихвостнях Томаса. Из всех я доверяю лишь тебе и своему мопсу Тото, который живет у тетушки Изабель. Тетке я, по правде говоря, так не доверяю… Она в детстве у меня печенье воровала, а маме говорила, что я вздорный враль...

— Док, — перебиваю его странные воспоминания. — Давай ближе к делу.

— Да, прости… Просто я успел соскучиться по простым разговорам, — вздыхает он, почесывая подбородок. — Возьмем их вдвоем. Нужно провернуть все тихо и первым делом обезвредить бомбу. Я слышал, как Томас приказывал Рихтеру заложить внутри дома устройство, на случай если их обнаружат. Выдадим себя — и эта хатка взлетит на воздух вместе с девушками. Как и в прошлые разы, я хочу провернуть все без жертв…

— Тогда стоит снарядиться, — немедля завожу машину и быстро выезжаю с парковки. — Или тебе понравилось рисковать жизнью и следить за преступниками без оружия?

Вижу в отражении зеркала, как Док улыбается, а спустя мгновение он выдает тихим, не своим голосом:

— В такие моменты я готов был кинуться в бой, не имея никакого преимущества. Сдержать гнев было трудно. Я жажду отомстить. За Линду… Но я не убийца, Джон. Потому надеюсь, что мне станет легче, когда я посажу их. На такой долгий срок, что, когда настанет время выходить из тюрьмы, они оба умрут от старости и тяжести бремени. Будь моя воля, я вынес бы им один приговор — смертный.

Внутренняя дрожь усиливается, и я покрепче сжимаю руль, дабы сдержать ее и успокоить безумно колотящееся сердце.

— Они заплатят за смерть Линды, друг. Обещаю.

Глава 40. Следующая

Наари

Нас трое. Я и две молодые женщины. А изначально было семеро… После того как нас перевезли, — я не видела куда, но чувствовала качку, — девушек стали уводить из темной комнаты. Никто из нас не знал, что с ними делают, но почему-то многие утверждали, что мы их больше не увидим, что стоит покинуть стены подвала — и ты уже мертв.

Мне хотелось бороться. И по-прежнему хочется. Но стоит почувствовать силы, подгадать момент и наброситься на тюремщиков, приносящих нам еду, как в меня стреляют дротиком. Понятия не имею, чем смазана игла, но после этого я уже не могу бороться — отнимаются ноги, дрожат руки и бухает сердце. А потом все замирает. Я погружаюсь в долгий сон, а когда просыпаюсь, чувствую только жуткую слабость.

Скованные кандалами девушки часто плачут. Раньше их слезы вызывали во мне лишь чувство жалости, теперь же, спустя какое-то время, начали утомлять и раздражать. У меня не было слез. Возможно, в глубине, но это не тот случай, когда мне хотелось бы омыть ими лицо. Чтобы хоть как-то вернуть желанный покой, я старалась занимать жертв разговорами. Срабатывало. Они забывали, где находятся, забывали о страхе и, пока мужчины не тревожили нас, рассказывали о себе. Иногда даже смеялись…

Нам удавалось увидеть друг друга, лишь когда вниз спускался надзиратель с фонариком в руках и забирал одну из женщин. В остальное время в подвале было темно и сыро — настолько, что порой гнилой воздух лишал дыхания.

Минуты бежали, складывались в часы, но я не могла определить — день сейчас или ночь, сколько мы уже здесь находимся и как долго ждать помощи. Надежда не угасала. Я продолжала верить, что Джон найдет это место. Но и сама не отказывалась от попыток бежать. Хоть и теперь сил стало куда меньше, чем было раньше…

Пару раз я видела их. Знакомых Джона. Предателей. Человека, которому он подчинялся, и того, кто вывел меня из больницы. Они спускались сюда, проверяли некий механизм, установленный верзилами под кроватью. Я замечала их взгляды, но не более — не говоря ни слова, они быстро оставляли нас.

Прошло достаточно много времени с того момента, как увели одну из жертв. С неким волнением я жду, что сегодня они придут снова. Не смыкаю глаз, хотя ужасно хочется спать. Через несколько минут или часов — уже и не разобрать — я не выдерживаю и сдаюсь слабости. Она утягивает меня в сон, но неожиданно раздавшийся женский плач не дает в полной мере уснуть. Хочу разомкнуть веки, но не могу — в меня снова что-то вкололи, насильно бросили в омут, и теперь я стою на грани между сном и реальностью. Держусь, пока еще есть силы, не падаю.

Меня отрывают от пола, и запоздало в сознании всплывает мысль: «Я следующая». Выносят из темного помещения — я понимаю это по свету, ударившему по закрытым векам. Секунда, вторая… И наконец меня кладут на ровную поверхность, жесткую, но более мягкую, чем пол в подвале. Подняться не дают, надавливают на плечо, и до ушей доносятся слова:

— Какую дозу вы ей вкололи? Почему она еще в сознании?

— Как и всем остальным, герр Рихтер. Принести еще?

— Нет, может не выжить. Подай шприц и ампулу.

Пусть я и не понимаю, что они хотят от меня, но тело чувствует неладное. Сердце ускоряет ритм, не успокаивается; дрожат руки, и все внутри скручивается, так сильно, что начинает мутить.

Надвигающаяся опасность отбирает дыхание, из груди вырываются тяжелые вздохи. Чувствую, как кипит в венах кровь, как трогает пламя сердце… И когда мужчина сжимает мне локоть, уже с привычным напором, чтобы вонзить в плечо иглу, я распахиваю глаза, перехватываю его руку и отбираю шприц. Изумленные глаза, спрятанные за прозрачными стеклышками, сталкиваются с моими — как я чувствую, злыми. Мужчина пытается вырваться; вижу, как второй устремляется к нам, но, прежде чем он оказывается рядом, я всаживаю иглу в шею первого и отталкиваю его от себя.

Это неожиданное для меня самой действие обескураживает второго мужчину, и он бросается к названному им герр Рихтеру. Ловит его, зыркает на меня гневным и одновременно растерянным взглядом, а я в это время, чувствуя небывалый прилив сил, хватаю металлический столик на колесиках и бросаю прямо на них.

Небольшую светлую комнату сотрясает грохот. Тело Рихтера вздрагивает в конвульсиях, второй мужчина обмякает на полу, на его затылке расползается кровавое пятно. Одно мгновение — и они оба затихают.

Хватаю со стола нож с широким лезвием, опускаюсь на пол и прижимаюсь к холодной стене. 

Дрожь не уходит, сотрясает каждую клеточку тела. Внутри столько энергии, что я просто не в состоянии унять бушующее сердце. Чудится даже, что я могу создать портал… Сил хватит, но, чтобы меня не занесло в неизвестные миры, нужно остыть. А это то, что у меня не получится сделать в ближайшее время. Сердце чувствует его и не желает успокаиваться.