Молоко для вредного ректора - Хельга Блум
Он волок меня куда-то, а я автоматически перебирала ногами, не в силах думать и принимать хоть мало-мальски адекватные решения. Туман затягивал разум и из этой густой пелены не было выхода. Если бы Митчу… нет-нет, никакого Митча, отныне даже в собственных мыслях буду звать его исключительно по фамилии. Никаких фамильярностей с типом, позволяющим себе такие вольности по отношению к коллеге. Если бы я хотела сбежать от студенческих сочинений на больничный, я бы себе сама его обеспечила! Такая вот «помощь» мне не нужна!
В общем, если бы Уэсливеру вздумалось вдруг бросить меня, я бы свалилась на пол, словно мешок любимых удобрений профессора Остерандо. Откуда знаю, какие у него любимые? А он однажды у меня весь четвертый курс забрал с лекции, потому что нужно было эти самые мешки таскать. «На полчасика всего!» — умолял профессор. Не соврал. Вернул через полчаса. Только я ему отдавала опрятных студентов, готовых внимать каждому слову преподавателя, а вернул он мне чумазых грузчиков, устало повалившихся за парты и отказывавшихся шевелиться до конца лекции. Ну вот как таких учить?
Уэсливер приволок меня в еще более сырой темный подвал и бросил на пол. Я шевельнулась, ощущая себя больше мухой, чем человеком. Даже крылья, мои верные крылья, отказывались шевелиться. Видно, неслабо он меня огрел. Нет, говорят, конечно, что в закрытых учебных заведениях преподаватели готовы в любой момент подставить друг друга и вообще коллективы в таких местах это настоящий змеиный клубок, но не бить же коллег средь бела дня!
— Вы чего… чего удумали? — пролепетала я с трудом превращая плавающие мысли в нечленораздельные слова. Язык шевелиться не хотел и, кажется, решил, что ему пора в отпуск. Нет, можно понять, конечно… Я же преподаватель, разговоры — моя работа. Лекции эти постоянные… Неудивительно, что речевой аппарат не выдерживает. Речевой аппарат. Звучит похоже на аппарат, который производит речку. Надо же, как забавно… — Ре-че-вой, — старательно выговорила я, выпятив губы трубочкой.
Уэсливер с интересом взглянул на меня, на мгновение оторвавшись от поисков чего-то несомненно очень важного. Уэсливер рыскал по углам, как… как Уэсливер.
— Похоже, у тебя сотрясение, Мередит, — сочувственно сказал он. — Постарайся меньше шевелиться и не делать резких движений.
Я сдавленно хихикнула. Надо же, он, кажется, переживает за мое здоровье. Как это мило. Какая забота! Приятно, когда у тебя такие чуткие коллеги.
— Ах, вот она где, — Уэсливер удовлетворенно улыбнулся, извлекая откуда-то большую веревку. — Извини, все так спонтанно получилось. Я даже не успел толком подготовиться. Запланировал на вечер, но сама видишь, — и он развел руками, будто гостеприимный хозяин, извиняющийся за беспорядок в доме. — Для твоего же блага придется тебя на некоторое время связать. Нельзя же, чтобы ты попыталась сбежать и поранилась, верно?***
Оставшись в одиночестве, я хотела осмотреть место, куда меня затащил Уэсливер, попытаться развязать узлы и сбежать, но все эти планы рухнули под напором суровой реальности.
На самом деле каждый преподаватель знает, что строить планы в таком месте как академия совершенно бесполезно. Даже наши учебные планы на самом деле скорее фантазии и мечты. Вот, к примеру, на сдвоенной лекции первого курса я хотела бы ознакомить студентов с заклинаниями левитации одушевленных и неодушевленных объектов, объяснить, в чем сложность таких чар и какие бывают последствия неудачного их применения. Особенно это касается одушевленных лиц, поскольку неопытные маги могут поднять в воздух человека и оставить на земле его внутренние органы. Итак, такова моя учебная фантазия. Реальность же оказывается куда прозаичнее: половину лекции я трачу на объяснение прописных истин и медленную диктовку основных понятий, ведь первокурсники еще не привыкли быстро писать. Ну, какой может быть учебный план после подобного?
Эта загадочная аномалия распространяется не только на учебные планы, так что, хотя я и хотела сбежать, предупредить ректора и коллег, что Уэсливер, кажется, сошел с ума от переработок — понимаю, что у него в этом семестре четыре внеучебных семинара, дополнительные занятия для старших курсов и дуэльный клуб, но это ведь не повод бросаться на профессоров — однако… Однако, вместо того, чтобы бежать, спасать и предупреждать, я самым позорным образом упала в обморок.
В себя я приходила медленно. Так медленно, что впору задуматься, а так ли мне нравится это — быть в себе? Может, я предпочитаю иной вариант. Я бы не прочь поменяться местами с какой-нибудь бездетной вдовушкой с большим наследством. Ходила бы в черных платьях и плакала в платочек, рассказывая всем, каким замечательным мужем был мой бедный дон Педро. И никаких педсоветов, реформ от министерства, проверок студенческих работ, семинаров по технике безопасности при работе с чарами класса Ж, журналов по самообразованию, которые, между прочим, сами себя не заполнят, подготовки к форуму преподавателей магических академий и статей в изданиях вроде «Вестника чародея» и «Преподавание сейчас».
К тому времени, когда я уже более или менее пришла в себя, Уэсливер (категорически отказываюсь звать его по имени) уже что-то не слишком мелодично напевал, расставляя по кругу старые добрые парящие камни, с которыми я уже успела познакомиться.
— О, Мередит, — улыбнулся он. — Рад, что ты очнулась. Одному немного скучновато. Как себя чувствуешь?
Это был голос старого доброго Митча Уэсливера. Милого Митча Уэсливера, влюбленного в Эхои и стесняющегося ей в этом признаться. Добродушного Митча, который охотно взял на себя мои занятия, когда я в прошлом году подхватила злыдневу лихорадку. Очаровательный профессор чар, любящий немного посплетничать о студенческой жизни и никогда не забывающий приберечь чашку горячего чая для Эхои. Неужели он всегда был таким? Неужели за этим знакомым дружелюбным лицом скрывался человек, которого я увидела только что? А знала ли я вообще Уэсливера хоть когда-то?
— Было бы гораздо лучше, если бы мой коллега не оказался велсовым психом! — я отчаянно дернулась, тут же получив в наказание вспышку боли в голове. Все же тот удар оказался достаточно сильным. Я замерла, пережидая, пока перед глазами перестанут кружиться разноцветные пятна.
— Мередит, — укоризненно покачал он головой. — Ну, не стоит так выражаться. В конце концов, ты же профессор.
—
