Рыцарь и его принцесса (СИ) - Дементьева Марина

Блодвен бесстрастно оглядела распростёртые по полу, полусидящие, привалившись к стенам, подломленные тела. Тем гуще, чем ближе к моим покоям, но некоторые, как тот, с проклюнувшейся меж лопаток рукоятью ножа, или тот, с рассечённым на спине доспехом, разметавший руки во всю ширь прохода, лежали и поодаль. Чёткие, словно чернёные, брови мачехи иронически изломились. Она улыбнулась, полуобернувшись к Стэффену, ответно показавшему в ухмылке белые зубы.

— Я полагала, сплетни о твоём воинском умении всего лишь… — мачеха сладко улыбнулась, — сплетни.

Стэффен, на котором — теперь я была убеждена в этом — чернела лишь чужая кровь, насмешливо хмыкнул.

— И что же теперь? Разве твои подозрения не развеялись утренним туманом?

Блодвен окинула статного мужчину ровным взглядом из-под прищуренных ресниц. Едва приметно качнула головой.

— Теперь я полагаю… что в тех сплетнях затерялась толика правды. — Дивно красивые глаза, тёмно-серые, с синими грозовыми всполохами, лукаво блеснули. — Малая толика.

Я безучастно глядела на них, и всё внутри разрывалось и выло от боли. В мире, где мужчина и женщина по-прежнему способны шутить, даже посреди залитой кровью мясницкой, способны по-прежнему смеяться на лукавые остр`оты, мне досталось быть расколотым кувшином, оставленным по недогляду среди годной утвари, и, как не задержится в том кувшине вода, так протечёт сквозь меня, не задержавшись и каплей, всякая земная радость. Никогда не стать мне целой, полной, когда от сердца осталась половина, а душа и вовсе отдана. То был мой прощальный дар, но ведала ли я, что положу его, как цветы, на могилу? Могла ли и предвидеть, когда крепко верила: он переживёт меня? Супружество убьёт вернее стрелы и копья.

Церемонно приложив к груди открытую ладонь, бастард отвесил поклон укутавшейся в покров надменности лукавой красавице. Отдал должное:

— Да и ты не сплоховала, драгоценная родственница. Боги даровали тебе неженскую смелость.

С этим нелегко было спорить. Но и женского естества у Блодвен не отняли — это было столь же бесспорно. Мачеха ожесточалась годами, каменела и оковывалась льдом, как покинутый, выстуженный очаг, но не хватало единственной искры, чтобы стать вновь горячей и живой. Некая часть моего существа, верно, та, которая жила ещё в прошлом и не верила в правду действительности, улыбнулась подтаявшему льду в глазах Блодвен. Иная же часть ответно содрогнулась от боли, ударившей изнанкой чужой радости.

Едва ли я надолго отрешилась от мира, да и перепалка меж Стэффеном и Блодвен была скорой, словно обмен пробными выпадами. С блёклым удивлением я прозрела, что пикировка была затеяна скорее ради меня, нежели для взаимного удовольствия, ведь мне более спутников необходимо было отвлечься. Меж тем Стэффен, сбросив шутливую личину, сделал знак следовать за ним, а Блодвен сомкнула пальцы на моём запястье, увлекая за собой. Я не противилась, ведомая. Поначалу не понимала, куда ведёт нас Стэффен, хоть и Блодвен явно угадывала путь. Но на очередном повороте назначение недолгого пути сделалось очевидным, хоть прежде мне и не доводилось бывать в подземельях — кто бы пустил туда дочь ард-риага? Да и к чему?

Я сбилась с ровного шага сноходца, и Блодвен, невольно дёрнув меня за руку, обернулась с вопросом в изгибе бровей.

— Зачем мы идём туда?

В едва шелестевшем голосе я различила отзвук страха, предвестник подступавшей слабости. Ещё не облекшаяся в слово и образ мысль неявной тревогой возмущала занедуживший рассудок, слабый сосуд плоти обуяла дрожь. Обеими руками я вцепилась в ладонь Блодвен, опасно закачавшись над спуском с лестницы.

Стэффен, идущий перед нами, преодолел часть пути вниз, скоро обернулся, не забывая прислушиваться, чтоб в случае опасности подать знак.

Не давая себе отчёта в том, что делаю, я упиралась, отступая назад и увлекая за собой Блодвен. Смутно чернеющие неровные ступени, покрытые копотью стены, смешавшаяся с жарким от горения факелов воздухом затхлая сырость подземья, точно зловонное дыхание больного зверя, — это было так похоже на вход в ад, но и ад, воплощённый на земле, прямо под отчим замком, — право, чем не место? — едва ли ввергнул бы меня в такой ужас. Иной страх понуждал отступать.

Стэффен сделал красноречивый жест, напоминая, что для мешкотни не время и не место.

— Ты что же, темноты испугалась? — сдавленно прошипела Блодвен. — Нашла время после всего!

Я закачала головой, выкручивая руки из цепкой мачехиной хватки. Право слово, что со мною? Верно, ведут к неведомому ходу, которым выведут из тьмы к свету. Отчего противлюсь?

Словно сами своды подземья придавили ответом: «Он не услышит тебя из-под земли».

Я пошатнулась, и тем взволновала Блодвен. Мачеха встала так, чтоб можно было облокотиться о неё.

— Вот уж выбрала, когда позволить себе слабость! Не след нам теперь с тобой возиться, каждое мгновенье на счету. О супруге моём забыла? Сладко ли ему спится? Или уже в память пришёл?

— Разве так скоро? — слабо возразила я ей, едва переставляя ноги — словно соломенные тюки ворочала.

— А кто его знает? — зло оскалилась Блодвен, к удивлению моему сбившись с изящного выверенного слога. — Здоровый медведь, из другого бы душа вон, я сил не жалела.

— Блодвен…

— Чего тебе? — покосилась мачеха, за двоих высматривая покатые выщербленные ступени, от меня в этом деле немного стало проку.

— Когда оте… когда ард-риаг вернётся в сознание и хватится меня, что ты станешь делать, как оправдаешься, защитишься?

— Об этом моя забота, — отмахнулась Блодвен и продолжила с задорной усмешкой: — А ведь забавную загадку я задала ему, как думаешь? Укажет ли рассудок на ту, что годами истово ненавидела падчерицу?

Я коснулась осклизлых стен и отдёрнула руку. Медлила со словами.

— О том и вопрос. Блодвен, отчего ты спасла меня?

Мачеха обернулась ко мне. В факельной полутьме горячо и остро сверкнули глаза.

— А разве я тебя спасала?

Я потерялась с ответом, так странно прозвучали её слова.

— Так кого же? — жалко улыбнулась я. — Ведь не себя?

Блодвен рассмеялась, коротко и безгласно. Вскинула голову и вновь ожгла прежним взглядом.

— Где же тут ошибка? Случается и так: спасла себя, наконец. Уж и не чаяла, а всё ж спасла, семь лет спустя.

Хладный камень толкнулся в плечо. Сделалось дико от слов Блодвен. Я запру их в шкатулку памяти, чтобы когда-нибудь после, когда отгремят грозы и отбушуют шторма, замкнувшись в тихом пристанище, вынуть и перебрать их, отделяя зёрна смысла. Когда-нибудь, но не теперь.

— Ты не ответила. — Моя рука судорожно сжалась в ладони Блодвен, а слабый голос вовсе потух. — Зачем мы здесь?

— А то трудно догадаться! — сердито выговорила она, но я догадалась: то на себя досадовала, что среди волнений и суеты позабыла упредить о главном. — Как бы искусно ты ни лгала, неопытна меня провести, во лжи я лучше твоего разумею, а, значит, и правду о вас вижу.

Ослабев, я оступилась во тьме. Надежда силою своей дарует жизнь, но случается и так, что, когда удар следует за ударом, внезапная надежда может убить.

— Но как?.. ведь он… — и смолкла, бессильная произнести роковое слово.

— Мёртв? — довершила за меня Блодвен и нахмурилась, домыслив очевидное: — Это он тебе сказал? — В довершении к тому Блодвен произнесла слова, которые женщина её положения не должна была не то что говорить, но и знать. Дав выход гневу, мачеха ободряюще сжала мою ладонь и заверила: — С безумца станется со злым умыслом сказать тебе так — жестокость в его обычае. А, может, ты сама неверно истолковала его бред. Я вызнала, подкупив кое-кого из стражи: наёмник был жив совсем недавно. Супруг мой давал прямой приказ, злость его велика, а ярость изобретательна.

— Что я наделала!..

Блодвен проницательно смотрела на моё отчаяние.

— Догадываюсь, чем вы прогневали безумца. Совсем не отцовская ревность разбила оковы рассудка.

Слова мачехи отзывались во мне новым потрясением. Не успев постичь гибели любимого, узнала, что он, вероятно, изранен, но жив. Однако же, если надежда обманет, если межою посреди жизни и смерти пролягут мгновенья — вынести ли это слабому сердцу?