Лора Ли - Мужчина внутри
— А какова конкретно ваша работа? — горько спросила она. — Стоять и ждать, пока кого-нибудь убьют: ждать, пока Реджинальд сделает то, за чем пришел?
— Моя работа — обеспечивать безопасность этого места. — Его голос стал глубже, и она услышала грубый клекот в его груди. — Ты думаешь, я не смогу тебя защитить?
Рони в отчаянии закатила глаза.
— Нет ничего общего между моей верой в тебя и тем, на что способен Реджинальд. — Ее рука прорезала воздух между ними.
Она чувствовала, как растет ее страх, чувствовала себя больной, слабой. Ужасное ощущение в животе словно предупреждало ее, что Реджинальд задумал нечто страшное. Она помнила угрозу в его пристальном взгляде, в его расчетливых словах. Он был по горло в проблемах и решил решить их за ее счет.
— Ты забываешь, что я знаю его так же хорошо, как и ты, Рони, — осторожно напомнил он ей. — Я знаю, на что он способен.
Она ненавидела этот сдержанный звук его голоса. Как будто он выбирал каждое слово, каждый шаг. Как будто позволял себе показывать ей лишь часть своих настоящих мыслей.
— Зачем давать ему шанс, Табер? — Она хотела закричать на него, но удержалась, и лишь зашипела, расхаживая перед ним туда-сюда. — Зачем? Риск слишком велик.
— Что он может сделать? — задал Табер логичный вопрос. Она ненавидела логику. Она ненавидела его логику. Такую холодную и уверенную. — Нам нужно знать, кто его нанял, и чего он хочет. Если мы отпустим его, мы можем не узнать, пока не станет слишком поздно. Мы не можем рисковать, Рони.
— Ты лучше будешь рисковать своей жизнью.
Она покачала головой, засунув дрожащие руки в карманы джинсов, и опустилась на одну из широких каменных скамеек на краю двора.
— Моя жизнь каждый день в опасности, детка. — Он вздохнул и сел рядом с ней, притягивая ее в свои объятия. — Ты думаешь, я не знаю, за что ты так упорно борешься? Думаешь, я не знаю, что ты носишь моего ребенка, Рони? Как я мог не почувствовать изменения в твоем теле?
Рони напряглась в его объятиях.
— Ты не можешь быть в этом уверен.
— Меринас перестала лихорадить, когда зачала. Теперь нет той отчаянной потребности, что сводила тебя с ума, Рони. Тебе стало легче.
Табер понюхал ее шею, его теплое дыхание коснулось ее кожи, и она поежилась от удовольствия.
— Это ничего не значит. — Рони попыталась отмахнуться от него, чтобы удержаться от мыслей о теплой волне, пронзившей тело. — То, что Меринас беременна, не значит, что я тоже беременна.
Но Рони уже поняла, что чувствует. Это уже была не совсем лихорадка, просто обычное желание, которое она и не надеялась уже снова испытать.
С этим желанием она могла справляться. Она могла бы сопротивляться ему, могла бы не сходить с ума по сексу с Табером только от одного лишь прикосновения его дыхания к ее шее.
И все же невольно выгнулась в ответ на ласку, ее дыхание сорвалось на всхлип. Тенистый грот неожиданно стал слишком тесным, влажным, и эта атмосфера пробудила ее чувственность, снова погружая в океан страсти.
Он хмыкнул. Звук был низкий, сексуальный. Табер приподнял Рони и, развернув, усадил к себе на колени.
— Дай мне встать. — Она боролась, но знала, что на самом деле не хочет вырваться.
Его руки легко держали ее, он смотрел на нее, его глаза сузились, стали темнее, насыщеннее. Рони задрожала под его взглядом.
— Я все еще хочу трахнуть тебя. Прямо здесь, Рони, — похотливо прошептал он, его рука скользнула вверх по ее бедру, приподняла край мягкой хлопковой блузки и легла на грудь.
Рони почувствовала, как ее соски напряглись и запульсировали в предвкушении. Они заныли, требуя его прикосновений — его рук, его языка, предчувствуя удовольствие, которое испытают, когда Табер возьмет их в рот. Ее лоно сжалось от желания, киска потекла, готовая принять его твердый член, каждая клеточка тела закричала о желании.
— Кто-нибудь увидит нас. — Она боролась со стонами. — Кроме того, мы спорили…
— Ты спорила. Я возражал, — отметил он, его голос выражал нетерпение. Табер задрал ее блузку вверх, обнажая полные груди. — И я закончил с возражениями и хочу немного попировать.
Ее влагалище откликнулось на звук его голоса, ее соски запульсировали, Опустив голову, Рони наблюдала, как его чувственные полные губы раскрылись, и язык легко обвел набухший сосок, даруя ей взрывное наслаждение.
— О Боже, Табер. — Она не смогла остановить отчаянный стон, когда его рот накрыл окаменевший от желания сосок.
Его язык кружил вокруг возбужденного влажного соска, терзая его. Рони не могла отвести взгляда. Это было самое греховно-чувственное зрелище, которое она когда-либо видела. Его темное лицо вспыхнуло возбуждением… для нее. Это все было для нее. Табер выглядел сосредоточенным, и на его лице было написано такое удовольствие, что Рони едва не кончила.
Его рука гладила чувствительную плоть второй груди, его язык лизал горящий пламенем сосок первой. Удовольствие ее усилилось. Она почувствовала, как ее лоно сжалось, а потом соки возбуждения хлынули из нее наружу, увлажнив губы занывшей от желания киски. Ее клитор сжимался, пульсировал в такт движениям Табера.
Он застонал, звук защекотал возбужденный пик соска.
— Вкусный. — Табер поднял голову, ее сосок выпал из его рта с легким влажным чмокающим звуком. — Иди сюда, детка, позволь мне раздеть тебя. Я покажу тебе…
— Табер, ты мне нужен здесь, если у тебя есть время. — Голос Кэллана донесся до них через двор. — Мы будем ждать тебя в офисе.
Вторжение было как ведро ледяной воды, Рони напряглась в руках Табера, ее глаза расширились в тревоге. Она не могла поверить, что просто забыла об обитателях дома. Как легко кто угодно мог стать свидетелем эротических игр в тенистом гроте посреди бела дня.
— Черт, он не дергал меня, пока ты была в лихорадке, — пробормотал он. — Теперь же будет мешать всякий раз, как сможет.
— Что? — Она покачала головой, быстро слезая с его колен, поправляя на груди рубашку. — Почему?
Табер поморщился и поднялся, эрекция жесткой выпуклостью натянула его джинсы.
— Я так тоже делал. — Он пожал плечами с задиристой ухмылкой. — Мы все делали. Черт, до сих пор делаем. Он раздражается.
Он пожал своими широкими плечами, почти беззаботная улыбка заставила сжаться ее сердце.
Как часто она видела такую улыбку? Его глаза светились от веселья, губы улыбались. Совсем как у мальчишки. Рони удивленно осознала, что никогда не видела у Табера такой улыбки и такого взгляда. Потому что никогда еще при ней Табер не позволял себе расслабиться — до конца расслабиться, быть самим собой.
