Александра Турлякова - Мирон сын Мирона
Она ходила из угла в угол, держась рукой за живот, стискивала зубы, давя в себе стон боли, садилась, когда боль становилась нестерпимой. Когда приступы боли отходили, давая передышку, возможность перевести дыхание, набраться сил, Аэлла обводила комнату затуманенным взглядом, хрипло дышала, снова принималась ходить по комнате. Её уговаривали лечь, но ей так было легче, пока ещё были силы. Потом передышки стали короче, чаще, и Аэлла сдалась, легла на постель, уже не пыталась подняться. Боль была такой, что затмевала всё в голове, ни одной мысли не было, кроме злости на весь мир. В ставшие короткими передышки она проваливалась в бессознательный сон, пока не накатывала новая волна боли. Тогда Аэлла резко просыпалась и вскидывалась на постели, пытаясь сесть, скрипела зубами, шумно дыша через нос, но ни разу так и не закричала, хотя, казалось ей, вот-вот и она закричит на всю комнату, на весь замок, на весь Райрон.
Как говорила потом повитуха: "Это были поистине королевские роды, такой силы женщину встретишь не часто… Ни одного крика…"
Что это стоило самой Аэлле, мало, кто мог себе представить. И лишь, когда начались сами роды, в замке появился Идвар, как чувствовал. Узнав о происходящем, влетел по лестнице на третий этаж замка, бросился в комнату, и лишь служанка остановить смогла его, буквально повиснув на нём всем телом. Но он успел крикнуть:
— Аэлла, милая, я тут!.. Я с тобой!
Его вытащили в коридор, и всё время он пробыл тут, ожидая в волнении. И только к вечеру уже облегчённо выдохнул, когда комнату и коридор огласил громкий крик народившегося младенца. Слава Богу! Слава Богу! Живой! Всё равно кто, плевать! Главное — живой!
Вышел врач, седой, с длинными волосами до плеч, он из миропольцев, ещё из первого похода в Райрон, так здесь и остался, у раненых. Идвар метнулся к нему, заглядывая в глаза с немым восторгом.
— Поздравляю, герцог, — врач устало улыбнулся, хмуря седые брови, но глаза тёмные смотрели с пониманием, с радостью. — Всё хорошо, обошлось, здоровенький крепкий мальчик…
— Мальчик? — не веря услышанному, переспросил Идвар.
— Мальчик-мальчик… Радуйтесь…
На порыве герцог обнял вдруг врача, прижал к груди, закричал:
— Я радуюсь! Радуюсь! Ма-альчик! Сын! У меня сын! Сын! Да!
Отпустил врача, оглушённого его криком, его эмоциями, рывком пожал его руку, и быстро спросил:
— А она?.. Что с ней?..
— Отдыхает, всё хорошо с ней, ваша жена, герцог, сильная женщина, молодец. Ей сейчас поесть, выспаться, сил набраться… Восстановится она быстро…
— К ней можно? — Идвар глаз не сводил.
— Можно…
Он влетел к ней, бросился, и перед самой постелью упал на колени, скользнул по полу, ловя в складках одеяла дрожащие тонкие пальцы Аэллы, прижался к ним губами.
— Аэлла, милая… — скривился с болью, заглядывая в её измученное лицо, серые глаза. — Любимая моя, как ты?.. Господи…
— Нормально… — она чуть слышно шепнула.
Идвар глядел, глядел ей в лицо, впитывал всё до мелочей: огромные глаза, капельки пота на лбу, искусанные губы, разметавшиеся по подушке волосы. Его Аэлла, его любимая, самая дорогая… Ткнулся лбом в мякоть одеяла, смотрел исподлобья перед собой на грубую шерстяную ткань. Он так боялся за неё, так волновался, особенно вспоминая свою мать, невестку, да и мало ли подобных случаев. Всё обошлось. Всё закончилось.
— Господин… — его позвали, и Идвар вскинул голову, только сейчас заметив, что в комнате ещё кто-то есть. Повитуха показывала ему завёрнутого в одеялко ребёнка, шептала:- Мальчик… Хорошенький, красивый мальчик… Смотрите, господин…
Идвар поднялся на ноги, отпустил руку Аэллы, и, вскинув брови, изумлённо смотрел на ребёнка. Повитуха поднесла его ближе, а Идвар всё не брал его, глядел во все глаза, не веря им. Ребёнок. Его ребёнок. Мальчик. Его сын. Сын. Долгожданный. Столько с ним связано надежд, планов. Наследник. Его мальчишка. Говорил сам себе и не верил себе же. Быть не может! Ещё месяц назад, ещё вчера, да ещё же утром сегодня их с Аэллой было двое, а теперь…
Он осторожно принял ребёнка, держал на вытянутых руках, боясь придавить к груди неосторожно, он казался таким маленьким, хрупким на ощупь.
— Не бойтесь, господин, — это успокаивала его повитуха, — просто поддерживайте голову, они только кажутся такими маленькими, а есть захотят… О-о-о… — усмехнулась.
Идвар вернул ребёнка и негромко спросил:
— А сейчас он голодный?
— Скоро захочет, сейчас пока спит, он тоже устал, слава Богу, как мама… — повитуха отдала ребёнка Аэлле, помогла ей сесть, поправляя подушку за спиной. Идвар смотрел заворожено, как Аэлла брала его, как прижимала к груди, поправляя одеяльце у лица ребёнка. Чудо, маленькое чудо. Он мог смотреть часами на неё с ним, на её заботливые, аккуратные движения. Она казалась ему самой красивой в мире…
— Где ты был? — спросила вдруг Аэлла, и Идвар вздрогнул, вернувшись из мира мыслей, тряхнул головой, и даже интонация голоса его изменилась:
— Да, в деревне одной тут… Опять пожар, говорят, снова разбойники появились в лесах, дома жгут, скот воруют, крестьян грабят…
Аэлла нахмурилась, поглаживая пальцами машинально бок ребёнка, проговорила негромко:
— Неужели всё опять начинается? Сколько можно?
— Особенно на востоке, откуда твоя мать родом, говорят, местные маркграфы собирают армию. Хотел вот съездить, посмотреть…
— Ну и езжай!.. — Идвар вопросительно приподнял брови, будто она говорила о чём-то невероятном, и Аэлла продолжила:- Конечно, если надо, что же ждать? А вдруг восстание начнётся, может, успокоишь, не дашь… А за меня, — поправила себя, — за нас не бойся, мы справимся… Поверь мне, езжай…
Он кивнул головой, решившись.
— Тогда пойду?
— Конечно.
Перед уходом он вернулся к ней на миг, поцеловал аккуратно в губы, шепнул чуть слышно:
— Я люблю тебя… сильно-сильно…
Она согласно покачала головой, улыбнулась. Она и так это знала, а теперь — особенно.
— Иди… Я тоже люблю тебя… — и, когда он был уже у двери, Аэлла окликнула его:- Идвар? — он обернулся. — Береги себя… пожалуйста… Хорошо? Для нас…
Он улыбнулся и молча вышел.
* * * * *
Он въезжал в деревню не первым, там уже были рыцари из его эскорта. Горели два дома. Жители торопливо носили воду из колодцев, передавали деревянные вёдра, женщины с испуганными детьми у подолов голосили со слезами у вынесенного из домов скарба. Крестьяне с упрямыми лицами глядели недобро из-под бровей, потных волос, растягивали баграми брёвна, заливали водой, на подъехавшего герцога со свитой не обращали внимания.
