Там, где цветёт папоротник - Лена Бутусова
Марун улыбнулся:
– Я, Марьяна. Пришел, вот, попрощаться.
Марьяна кивнула:
– Это хорошо. Давно пора было.
Казалось, охотник чуть опешил, но проговорил через силу:
– Знаешь, Марьяна, сынок-то наш жив-живехонек, оказывается. Вырастила его Любомира. Озорной такой мальчуган вырос, дерзкий. Добрый будет молодец.
Марьяна перевела взгляд на Любомиру и улыбнулась:
– Спасибо тебе, Любомира. – Снова посмотрела на Маруна, – Значит, отпускаешь меня?
Оборотень сжал зубы, чтобы не завыть, сжал пальцы, держа руку умершей жены. Мгновения шли, сердечко Любомиры отсчитывало удары, и уже близко были слезы обиды и ревности. Она терзала в пальцах несчастный букетик папоротника, и с цветочков его обсыпалась последняя пыльца…
– Отпускаю, – Марун с шумом выдохнул и выпустил руки Марьяны.
В тот же миг Мара хлопнула в ладоши, и оказались они все четверо на берегу речки-переплюйки. Царица Нави подала руку Марьяне и помогла ей ступить в одну из лодочек, привязанных у мостков. Марун тоже приблизился, наклонился, а Марьяна коротко и ласково поцеловала его в лоб. Охотник отвязал лодочку и толкнул ее вниз по течению.
И лодочка поплыла.
Марьяна стояла в ней, смотрела на Маруна и улыбалась:
– Прощай, Марун, – подняла руку в последний раз.
– Прощай, Марьяна, – Марун проговорил чуть слышно, и в тот же миг речку заволокло туманом.
А когда он развеялся, ни лодочки, ни Марьяны уже не было.
***
– Вот и ладушки, – Мара улыбнулась и снова хлопнула в ладоши.
На сей раз оказались они подле реки Смородины, у моста из белых человечьих костей. Противоположный берег, как и в прошлый раз, был затянут густым туманом, воды реки пузырились, сбиваясь в густую грязно-белую пену. От воды шел неприятный тяжелый запах, и чем ближе подходили они к мосту, тем сильнее давил он на грудь, не давая дышать.
Любомира жалась к Маруну, и тот, почувствовав ее оторопь, взял девушку за руку:
– Не робей, Люба моя. Вместе справимся.
Охотник дышал тяжело, приоткрыв рот, Любомира чувствовала себя чуть легче, но горло ее точно перехватило узким обручем, не давая воли вздохнуть полной грудью.
– В прошлый раз здесь не было так тяжко, – она со страдальческим видом потерла шею.
– В прошлый раз вы по мосту из Яви в Навь явились, а нынче обратно убежать собираетесь, – Мара строго взглянула на дочь. – Нет по этому мосту дороги в обратную сторону… Почитай что никому, кроме Змея Горыныча, матери моей Ягини и… тебя, дочка.
Любомира посмотрела на мать недоверчиво и с опаской, но та снова заговорила, не дав дочери слова:
– Не смотри голодным волком, выпущу я твоего суженого отсюда. Правда придется ему еще разок удаль свою доказать. Ну, да ты ему в том поможешь, коли люб он тебе.
– Да, люб же, люб! Сколько еще раз это повторять?!! – Любомира выкрикнула запальчиво, но тут же закашлялась, подавившись плохим воздухом. Марун прижал ее к себе, ласково погладил по спине.
– Не кричи на мать, – Мара ответила строго. – И колечко мое обручальное отдай, без надобности оно тебе теперь. Своим обзаводись.
И просительно протянула руку.
Любомира вопросительно покосилась на Маруна, но тот только плечами повел. Тогда она стащила с пальца Ягинин подарок и протянула матери:
– Вот, спасибо, матушка. Прости…
– То-то же, – Мара тут же надела кольцо на палец. – Давненько я эту безделушку не носила. Почитай с самой свадьбы. Пожалуй, и нам с Кощеюшкой нужно тряхнуть стариной да устроить себе медовый праздник. Годков на двести, может, на триста.
– А за Навью кто присматривать будет? Горыня что ли? – Любомира недоверчиво прищурилась.
– Куда ему? – Мара усмехнулась. – Да, шучу я. Вот, как будет, кому царство передать, так и уйдем мы на заслуженный отдых, мед пить, да предаваться праздности, – царица мертвых заговорщически подмигнула ведьмочке. – А теперь – идите. Слышу, встал на крыло Горыня, летит сюда, чтоб вам помешать.
Рука Маруна потянулась к мечу, но Мара остановила его властным взглядом:
– Не тронь меча. Не так тебе сейчас удаль свою нужно показывать. Бери мою дочь и найди в себе смелость пройти по Калинову мосту в обратную сторону. А с Горыней я тут сама побеседую. Все, идите, - царица мертвых махнула рукой и отвернулась от речки, глядя в мутное небо Нави, ожидая прибытия Змея.
Марун уже было потянул Любомиру за собой на мост, но в последний миг ведьмочка вырвалась и бросилась к матери. Обняла ее со спины, прижалась щекой:
– Я так рада, что ты нашлась, матушка. И батюшке тоже передай, чтоб не серчал на меня. Я скучать по вас буду, но уже не так сильно, коли буду знать, что у вас все ладно.
Мара обернулась и тоже обняла дочь, нежно и очень по-человечески:
– Не скучай, дочка, будем теперь видеться, коли захочешь. Да не забудьте на свадьбу позвать, а уж я придумаю, как нам в гости к вам заявиться.
Оставив мать, Любомира взяла руку суженого:
– Идем, Марун, заждался нас обоих Василечек. Да, и цветочки мои поувяли, пора их в дело пустить, – ведьмочка с тревогой посмотрела на поникший букетик папоротника в руке.
Спохватившись, обернулась к Маре:
– Матушка, а как мне цветы папоротника правильно употребить?
Показала ей цветы, но Мара только улыбнулась, и ее силуэт растаял в тумане, клубившемся над рекой Смородиной.
– Идем, Любомира, совсем мне здесь тяжко, – Марун потянул ведьмочку за руку.
Охотник выглядел осунувшимся, дышал тяжело и редко, словно через силу делая каждый вдох. И Любомира шла за ним со смутной тревогой в сердце. Цветок папоротника она добыла, вот только что с ним делать, так и не выведала.
Они ступили на Калинов мост, и снова захрустели под их ногами человеческие косточки. Украшавшие опоры черепа смотрели на них пустыми глазницами, словно бы с укором, завидуя людям, которые уходят в царство живых, к чистому воздуху и ясному небу. И чудилось Любомире, что тянутся к ним из тумана костлявые пальцы, чтобы схватить, удержать на мертвом берегу.
Она сильнее стиснула ладонь охотника. И показалась она ей такой холодной, словно Марун только что снег голыми руками разгребал. С тревогой посмотрела на суженого: он был бледен, под глазами залегли синие тени.
– Марун, миленький, ты чегой-то? – ведьмочка прижалась
