Седая целительница - Зарина Солнцева
Обычно волчицы огненые нравом. Кричат, завлекают в свои сети, не стесняются заплакать, а иной раз и вызывают слезы, дабы смягчить самца. Несмотря на ветренный и сводолюбивый нрав, их легко подчинить, подавить своей волью. Сломать.
— Вредить себе? — она глумливо улыбнулась, глядя ему в глаза. Совершенно правдоподобно пожав плечами: — Зачем? У тебя это лучше выходит.
Ей удалось влепить ему пощечину, не поднимая руки. Горан прикрыл глаза, пытаясь заглушить ярость внутри.
— Я искренне думала, что воевода — мерзкий червь, который заслуживал смерти. Но если бы только знала, насколько ты чернее душой и кровожаден. То вместо того, чтобы зашить тебе рану в ту ночь, проткнула бы острой иглой это гнилое сердце.
Тонкий пальчик уперся аккурат возле сердца альфы.
— Вацлав бы тебя загрыз на месте. — мрачно хмыкнул волкодав, нагибаясь к девчонке ниже. На что она храбро бросила ему прямо в лицо:
— Но твоя сестра была бы спокойна в загробном мире, точно зная, что ни одна девица не пройдет через ее мучение, тем более от рук ее кровного брата.
* * *
— Госпожа, может выйдешь во двор? Косточки на солнышке согреешь. Сегодня до неприличия для осени солнечный и теплый денек. Ну же, Снежинка.
Аглая. Воистину это единственная добрая и бескорыстная душа в этом племени. Старая женщина окутала меня заботой и любовью с первых мгновений. Ни разу она не назвала меня белой и высокомерно не фыркнула на мои белые волосы. Даже Русала, которая часто ежилась и имела язык острее кинжала, молчала под суровым взглядом Аглаи. Она оказалась нянюшкой Горана и его младшего брата. А теперь занималась хозяйством в тереме альфы.
Странные устои были у волкодавов: ни княжеских палат, ни сотни невольников и слуг. Одна Аглая на всем доме и Русала вместе с еще двумя старшими женщинами. Они стирали, готовили да убирались.
Я же носа наружу не выказывала. Не трогал меня Горан все это время, и на том спасибо. Моей заботой сейчас была Марфа. И судя по знакам ее тела, тяжкий недуг ее взял в плен. С трудом Яринка смогла обжечь еще четверть печати на моей спине, на больше сил у нее не хватило. Еще четверть чернела магическим узором на бледной коже. Со временем оно само сотрется. Но освобожденной магии не хватило, чтобы полностью излечить Марфу. И времени у меня не было.
Нужны были еще и травы.
И как назло девчонке утром стало лихорадить. Тянуть больше не было сил.
— Аглая, я могу выйти за пределы поселения. Мне надо в лес.
Волчицы, что наводили чистоту в зале, замерли да молча переглянулись. Солнечная старушка на миг нахмурила лоб и глянула на меня недоверчиво.
— За чем тебе в лес, милая?
— За травами. Марфе плохо, нужно отвар укрепляющий сварить. Плохо ей…
— На все воля богов, милая, раз не исцелиться сама. Значит, слаба духом, и такова ее доля.
Услышать подобное для меня оказалось ужасней пощечины.
— У вас нет целителя в селении? — аккуратно молвила я, наблюдая, с каким снисхождением глядят на меня остальные бабы в помещении.
— Только повитуха.
Пожала плечами Аглая.
— А если хворь? Рана тяжкая?
— У каждого своя доля.
Говорить здесь было не о чем. Возможно, Русале объясню, что мне надо, и она принесет с лесной поляны. Пусть и острая на язык, но девка была неплохой. Ершистая, как ежик, чуть что — сразу колючки выпустит.
Терема я вправду не покидала, стршась глаз жителей селения. С Гораном я тоже старалась лишний раз не видаться. Да не попадаться его серым очам.
Комнатушка да узкий коридор — вот что я видела за последние две семицы.
Внезапный крик, доносящийся из распахнутого окна, вытащил меня из раздумий. Посреди двора лежала молодая девчонка. Совсем дитя, из носа тонкой струйкой текла кровь, а кожа волчицы стремительно белела. Глаза прикрылись сном, испуганная мать подбежала и сжала в своих объятьях. Истошно вопила. Но люд вокруг лишь охал и ахал.
Я не успела все обдумать в голове, мгновения, и я уже на ступеньках бегу на улицу.
— Приподними ей головку, вот так! К себе на колени ложи!
Но нерадивая мать как будто окаменела, и делать то, что велено, не делает. И двинуться с места не думает. Ярость накатила огненным шаром.
На очах попалась растерянная Русала с охапкой дров, губы сами шепнули.
— Русала! Голову ей придержи. Живее!
Отцепившись от странного паралича, волчица уронила дрова и, ловко оттолкнув продолжающую хлопать глазами волчицу, бережно придержала головку дитя руками.
Я чуяла, как под моими руками слабо бежит кровь по жилам. Должно быть, что-то с сердцем или же…
Прижала два пальца к носу девки. Не дышит.
— Ярина!
На мой крик из избы вскочила припорошенная сном девчонка, словно воробышек, она на ходу поправила косы, чуть не запутавшись в лаптях.
Ярина не Русала, на войне много поведала. Оттого быстро скумекала, что надобно делать.
Пока я ритмично отпускала кулак по ее груди, Яринка магией направляла воздух в ее распахнутые уста.
Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем грудь девочки легонько сама поднялась, без моей помощи.
— Быстро ее в дом!
Незнакомый мне волкодав подхватил девочку на руки. И занес в терем. Бабки-сплетницы бросились следом, причитая на злых духов. И бубня мольбы богам.
От этой суеты завертелась голова. Захлопнув дверь прямо перед острыми носами паникерш, я кивнула Яринке. —
— Раздень ее.
А сама кивнула молодому волку.
— Дай кинжал и выходи!
Не задумываясь лишний раз, мне всучили острый клинок с резьбой на рукоятке, ловко достав его из-за пояса. И решительно покинул комнатушку, бросив прощальный взгляд на бьющуюся в судорогах девочку.
Отпустив широкое лезвие на угли догорающего камина, я мимолетно глянула на толстую дубовую дверь.
Вроде закрыта.
Спустила платье с плеч, обнажив спину, и перекинула косу через плечо.
Подхватив лезвие двумя руками за нагретую рукоятку, я сунула край платья в зубы. И, завернув руки назад, наугад примерно прижгла место, где посчитала, что должна быть метка.
— Мммммм… Ммммм.
Огненная боль обрушилась между лопаток. Слезы брызнули из глаз. И я почувствовала легкий прилив силы. Сместила лезвие в сторону дрожащими руками. И снова нестерпимая боль и на сей раз сильный флер магии. Чуть справа…
— Ммммм.
— Снежа, что ты… Боги! Снежа, немедленно отпусти нож, дурная голова!
Лезвие и так соскользнуло с моих обожженных рук. По спине ползали языки пламени, а по жилам —
