Чёрный полдень (СИ) - Юля Тихая
И кажется, будто всё можно, и все дороги открыты, и там, за поворотом, может быть всё, что угодно, и нет никаких границ, и нет рамок, и нет смысла, и за поворотом дороги одно лишь бесконечное поле ковыля.
Наверное, Меленея — та, что из детективов, — была бы в полном восторге. Она была, как и положено героине, совершенно бесстрашная и бойкая, дерзила начальству и без малейших сомнений лезла в канализационный люк, в темноту труб и тоннелей, потому что там видели какую-то тварь с щупальцами, и эта тварь задрала трёх человек.
Она была бы в восторге, да. А я…
Я была, конечно, в ужасе.
— А что, если, — я старалась говорить легко, но поняла по выражению синих глаз: мне не удастся его обмануть, — что, если я тоже заблудилась?
— Ты? Где?
— Не знаю, — я улыбнулась кривовато. — Где-нибудь. Мы же тоже… где-то. Наши дороги. А дороги — это, говорят, и есть мы. Я ведь… не должна была уезжать, да?
— С чего бы? Дороги ваши — они же не цепи?
— Наверное…
Мы сидели вдвоём на узкой кровати: я и голова. Дезире опирался на распахнутый чемодан и глядел прямо мне в лицо, а я подобрала под себя ноги и расчёсывала волосы, постепенно продвигаясь гребнем всё выше и выше. В этом было что-то убаюкивающее, успокаивающее, хотя от неудобной позы ныли плечи; пальцы перебирали то тяжёлые тёмные пряди, то невесомые хрустальные нити из лунных искорок, — они мерцали странной пеленой и охотно тянулись к рукам, пропуская при этом сквозь себя расчёску.
— Я не туда свернула, — повторила я, перекидывая половину волос вперёд. — Да ведь? Надо вернуться. Наверное, Юта всё-таки…
Я вздохнула и замолчала.
Юта отказалась держать у себя голову, и объяснять свой отказ тоже отказалась. Дезире принял это как-то очень легко, мол, не хочет — и ладно, а я пыталась уговаривать и давить на жалость.
Обиделся рыцарь почему-то не на неё — на меня.
— Или, если хочешь, заберу тебя тоже… в Марпери. Могу даже шпаклёвку купить гипсовую, и как-нибудь тебя, ну… приделать на место?
— В реку лучше выкинь, — проворчал Дезире.
После встречи с Ютой он бывал иногда задумчивый и мрачный, и, как я ни пыталась его тормошить, отказывался говорить, почему.
— Ты что-то… вспомнил? — спросила я тогда.
— Ничего нового, — уклончиво ответил он.
И вот теперь он опять посмурнел и обиделся, как будто я не с Ютой его оставить предложила, а в землю закопать.
— Мне нужно вернуться, — горячечно повторила я. — Но я пойму, если ты не захочешь. И если Юта…
— Куда вернуться?
— Домой. Мне нужно домой. Там моя дорога, там…
Я дёрнула гребнем колтун и опустила руки.
— Там… ничего не осталось, да?
Дезире молчал.
С ним хорошо было молчать, — даже вот так, в пронзительной жуткой пустоте, в которой всё потерялось и спуталось, не осталось ничего верного и ничего надёжного, одна только муть и запах магии.
— Я… потерялась, — жалобно сказала я. — И как теперь?.. И что?..
А Дезире сказал только:
— Всё будет хорошо.
Но всё не было хорошо.
Быть в городе проездом и пытаться в нём жить — ужасно, нестерпимо разные вещи. Пока мы катались по Кланам, выходили на случайных станциях и могли идти, куда глаза глядят, вокруг не было ничего верного — и это было как будто почти нормальным, эдакой частью детской игры, и всё выходило как-то легко и весело.
Теперь же вместо красот и впечатлений стали вдруг важными совсем другие вещи. Огиц был огромной чёрной дырой, которую я населяла потихоньку образами: мои ноги узнавали, как взобраться на Сиреневый холм, руки привыкали к узким местным билетам, нос — к растревоженным ветром запахам. Я всё ещё не дошла до планетария, зато узнала, где можно купить кефир, и это была маленькая трудная победа в длинной череде таких же невидимых достижений.
Дезире утверждал: я могу тратить его деньги, как вздумаю, и открыть на них своё ателье, или и вовсе бездельничать, покуда мне не надоест. Но я уже знала, что это на самом деле не его деньги: Юта пожурила мягко, что ей придётся теперь отчитываться, что за неизвестное лицо получило вдруг доступ к одному из университетских счетов. А ещё сидеть без дела было куда страшнее, чем пытаться найти себе хоть какое-нибудь.
Я устроилась на маленькое городское производство, гордо называющее себя «лабораторией»: швей и конструкторов здесь было примерно пополам, и шили только совсем небольшие пробные партии, требуя при этом идеального качества. Платили хорошо, но работы были совсем мало, а в цеху все были какие-то злые и заранее недовольные, так что даже приятно было уйти раньше времени. Дезире придумал моим коллегам меткие дурацкие клички, по девять штук на каждого, и от этого работать было как-то веселее.
Через неделю после встречи с Ютой мы — я и голова — съехали с гостиницы в наёмные квартиры. Длинное здание тянулось вдоль забирающей вверх улицы, и полы в нём были ровные, а окна — почему-то скошенные. Домовладелица категорически запрещала всё, что казалось ей шумом, зато в холле стоял телевизор, и по нему показывали немые фильмы. По утрам я выносила Дезире туда, устраивала среди кашпо с цветами и оставляла так, а вечером он пересказывал мне самые интересные из сюжетов. Фильмы частенько повторялись, но в холле бывали и другие жильцы, и Дезире подглядывал и подслушивал, явно получая от этого какое-то странное удовольствие.
— Тебе нужна компания, — сказала я ещё неделю спустя, когда кое-как освоилась и почти смирилась, что вот эта ужасная, странная пустота вокруг будет моей жизнью. — Я слышала, у лунных здесь есть дворец, и там, наверное…
— Этого только не хватало.
— Но они… не обязательно ведь они все на жрецов работают? И кто-то из них мог бы помочь тебе вспомнить, и тогда…
— Да вот ещё.
Я сходила как-то вечером посмотреть на тот дворец. Он оказался высоким и странным, будто и правда — друза, кристалл с ровными-ровными гранями, висящий над рекой, а вокруг — лёд и голубые ели, подметающие собой небо. Там дышалось тяжело, как будто облака давили на плечи. Может, потому Дезире и не торопился?
— Зачем цепляться? — сказал Дезире, когда я прочесала волосы до конца и начала делить их на пряди будущей косы. — Прошло, да и ладно. Что за разница, какие были у меня имена?
— Но Юта…
