Любишь меня? Люби мою собаку! - Таня Белозерцева
— Томас Реддл, сирота, саркома Юинга, четвертая стадия. Прогноз отрицательный, — донесся голос откуда-то сверху, и сквозь пелену боли Том увидел ненавистный белый халат.
Врач, уже пожилая, с лицом, напоминающим Сару, склонилась над Томом. Он очень четко увидел ее лицо. То самое лицо, которое иногда приходило к нему во снах. От ужаса он закричал и попытался перенестись, но… даже искры магии не откликнулось на его усилие. Теперь он маггл.
— А правду говорят, что он убийца? — молодой девчачий голос донесся как будто издалека.
— Правда, Соня, но укол он все-таки получит.
— Правильно ли это? Пусть бы помучился во искупление!
— Мы не палачи, Сонечка. Это он — палач, а мы — нет.
Боль резко усилилась, затмевая разговор, который он слышал краем уха, заполняя собой все, и, уже теряя сознание, он услышал:
— Я прощаю тебя.
Эта фраза сделала боль еще более нестерпимой и горькой. Он осознал себя палачом и в этот момент раскаялся, но было уже поздно. Его дела переполнили всякую чашу терпения, и в миг, когда боль стала вечностью, он почувствовал ответ… Он снова был избитым, искалеченным ребенком в объятиях Сары*. Снова происходящее вокруг было реальнее реальности и они находились в дезинфекционном блоке. Проще говоря — в газовой камере. Только на этот раз свет не гас, а двери распахнулись и их куда-то поволокли.
— Tod muß nicht so leicht sein! ** — кричал какой-то офицер.
Сара была в глубоком обмороке, а Том от ужаса не мог даже пошевелиться. Их крепко привязали друг к другу и уложили… Нет, этого не может быть! Он не заслужил этого!
И когда лоток подачи втягивался в огненный зев топки крематория, в его ушах звенел последний крик Сары… А после огонь объял его, унося в бесконечность.
— Время смерти — три часа десять минут после полудня. Можно увозить.
Комментарий к Часть двадцать четвёртая. Через годы, через расстояния…
* См. приквел. Галлюцинации в момент смерти — обычное дело.
** Смерть не должна быть такой легкой (нем)
Часть двадцать пятая. Мертвая леди продолжает улыбаться
Рита не успела написать про любовь Виктора Крама и Гермионы Грейнджер.
На площади Гриммо раздался тихий хлопок, и из подпространства вышагнул высокий человек. Вид его был страшен. Худой до прозрачности, лицо скрыто густыми бородой и волосами до пояса. Но самое жуткое впечатление производили его глаза, когда-то синие, они теперь были как бледные сапфиры… или как ионизированная вода в стакане. Пятнадцать лет вдали от цивилизации и в полной темноте — это на любом скажется. А годы хоть и прошли, но на его разуме никак не отпечатались. Окинув подозрительным взглядом пустынную площадь и не найдя ничего опасного-постороннего, он ступил на крыльцо, уверенно взялся за кольцо-змею на двери. Та послушно распахнулась, признав хозяина. Мужчина вошел в темную прихожую, отметил свет из-под двери кухни и, не особенно удивляясь, прошел туда, остановился на пороге и с интересом обозрел открывшуюся картинку. Два человека и пожилой домовик, вооружившись швабрами, мыли странно розовый пол. В воздухе ощущался сильный запах хлорки и металла. Вдоль ближней стены рядком стояли пластиковые контейнеры с жутковатым красным содержимым — Регулус, прищурив глаза, присмотрелся — и угадал в одном фалангу пальца, а в другом пятку. Сглотнув, он прокашлялся и хрипло проговорил, обращаясь к двум спинам:
— Я ошибся адресом? Это же не Флит-стрит?
Сириус и Оксана, дружно вздрогнув, обернулись и в полном офигении уставились на пришельца. Тот снова кашлянул:
— И учтите, пироги с такой начинкой я жрать не буду.
Кикимер сдавленно квакнул, наконец-то признав его:
— Х… Х-хозяин?
Тут и Сириус отмер, выронил швабру и всплеснул руками:
— Реги! Живой?!
А в следующую секунду братья сплелись в смертельном объятии, с одинаковой страстью душа друг друга. Оксана умилилась было, но прозвучавшие фразы заставили её насторожиться.
— Где. Ты. Был. Скотина? — от Сириуса.
И ответ от Регулуса:
— А что это ты делаешь в моем доме, отщепенец?
Кикимер тоскливо вцепился в свои уши, жалобно глядя на сцепившихся мужчин. Оксана неторопливо подошла к своей хозяйственной сумке и вынула из неё свою верную скалку. Задумчиво погладила её. Этот крайне необходимый для общения с любым существом мужского пола предмет достался ей от бабушки. Бабушкино наследство служило средством вразумления поколений мужчин семьи Воробьевых. И, по-видимому, послужит и впредь. Сириус оказался мужчиной балованным и с головой не дружным, а потому — бабушкино средство ждало своего часа. Но сначала…
Оксана посмотрела на Кикимера и уточнила на всякий случай:
— Братья?
Тот кивнул и обреченно зажмурился. И тяжелая дубовая скалка заплясала по головам и спинам драчунов. Поняв, что врагов-чужаков тут нет, Оксана без разбору оприходовала братьев, одинаково любя обоих.
Клубок сцепившихся тел распался, с воплями хватаясь за отбитые места, парни разлетелись по углам, очумело глядя на валькирию с грозным оружием в руках.
— Успокоились? — желчно осведомилась Оксана, поигрывая скалкой. Парни синхронно кивнули, не сводя вытаращенных глаз с дубины.
— Прекрасно! — продолжила Оксана. — Сириус, ты должен отправиться в постель, не забывай, что всего сутки назад ты помирал от кишечной инфекции. А ты… не знаю, как тебя там звать, но ты пойдешь в ванную. Мыться!
Последнее слово прозвучало как приказ, и Регулус с низкого старта рванул в ванную комнату, а Сириус послушно поплелся в спальню. Оксана любовно обтерла бабушкину скалку и установила её на почетное место кухни — на полочку над раковиной. Домыла пол на кухне, сполоснула и выжала тряпки, задумчиво поглядывая на контейнеры с останками Риты. Её смерть была крайне нелепой, такой, что ни один самый блестящий детектив нипочем не раскроет это преступление. Шутка ли, тётку прихлопнули мухобойкой, причем так, что её от пола пришлось отскребать… Подумав, Оксана вышла из дома, прошла за угол к красной телефонной будке, зашла в неё и, опустив в недра аппарата жетон, позвонила домой. Трубку снял отец.
— Привет, папа! — жизнерадостно поздоровалась дочка.
— О, дщерь моя, привет, — благодушно отозвался отец.
— Ты не пришлешь ко мне Донована с пикапом? — перешла к делу Оксана.
— Понятно… чье тело прячем? — проницательно спросил папенька.
— Лучше не спрашивай, пап. Это надо видеть, — удрученно скривилась Оксана.
— Неужели на работу вышел пьяный патанатом? — деланно ужаснулся папа.
Но так или иначе, Донована он прислал. Примерно через полчаса по улицам Лондона
