Монстры в Академии (СИ) - Бунькова Екатерина
— Нет, дальше до-мажор, — немного оторопев от такой скорости, ответила девушка и пропела нужное сочетание.
Демон без проблем повторил. Соединил, раскрасил переборами и принялся наигрывать дальше, добавляя к имеющимся аккордам свои. Под вечерним небом под треск костра заструились задумчивые и слегка печальные наигрыши.
Тут уже Марина отмерла и принялась «заказывать» нужные аккорды, ритм и даже манеру. Чужеродные наигрыши постепенно стали обретать знакомое звучание, под которое уже можно было петь. И она запела, завороженная надвигающимися сумерками и компанией ребят, потерявших страну, родителей и детство:
«Я начал жизнь в трущобах городских
И добрых слов я не слыхал…»
Ее слушали, не перебивая. Поначалу ребята больше смотрели на Амадеуса: кто-то — мотая на ус, кто-то — желая найти огрех в его игре и «поддеть» этим демона, кто-то — желая самому завладеть инструментом. На слова почти не обращали внимания. Первое время. А потом Марина увидела, как магики один за другим затихают, хмурятся и вслушиваются в текст.
Они не подпевали. Не покачивались в такт. Просто сидели и молча слушали, глядя в огонь. В глазах плясали мрачные отражения костра. Магики вдруг показались Марине намного старше. Старше даже, чем она сама. Она не могла объяснить это ощущение. Но ей вдруг стало неловко за выбор песни.
«Сыграла на чувствах, — укорил ее внутренний голос. — Ударила по самому больному. Довольна?»
Марина не ответила. Ей надо было допеть, не разревевшись. А разреветься хотелось так, что в горле стоял болезненный ком. Флокси, прижавшаяся к ней, сердито утирала лицо рукавом. Но у остальных не было и слезинки в глазу.
Атмосфера у костра возникла донельзя странная, тяжелая и гнетущая. И когда Марина дотянула, наконец, до последней фразы, то вздохнула с большим облегчением, что песня закончилась.
«Больше никогда не буду петь ничего подобного при них, — подумала она. — Надо было какой-нибудь «Остров невезения» припомнить или даже «Я на солнышке лежу» — поугорали бы надо мной и, веселые, поужинали и спать легли».
Она тяжело вздохнула и погладила всхлипывающую феечку по голове.
— Еще раз, — сказал кто-то.
— Что? — удивилась Марина.
— Еще раз, — попросил уже другой голос. И Амадеус заиграл сначала, а Марина мысленно застонала: ей предлагали повторить испытание.
И она спела. И еще. И еще. Голос уже начал хрипеть и подрагивать от напряжения, а магики все не прекращали эту пытку, и некогда любимые «Генералы песчаных карьеров» стали для Марины самой ненавистной песней за всю историю ее преподавания.
Если бы ребята ей хотя бы подпевали, было бы куда легче. Но они слушали молча, и ее голос в сопровождении негромкого звучания крафтовых струн вынужденно тянул всю моральную тяжесть песни от ее начала и до конца.
Марина тщетно надеялась отрешиться от смысла и петь «на автомате»: взгляд то и дело натыкался то на холодные глаза Ксавьера, то на потемневший взгляд Криса, выглянувшего из кухни на звуки музыки, то на молчаливых сестер, стиснувших ладони друг друга. И чертова песня наполнялась уже их историями. Да, неизвестными Марине. Но такими отчетливыми, что теперь она уже и не хотела их знать, понимая, что со своим наивным жизненным опытом может таких подробностей и не выдержать.
Когда песня отзвучала, наверное, в сотый раз, а Марина окончательно осипла, она повернулась к Крису и спросила:
— Что там с ужином?
— Готово давно, — будто стряхнув с себя наваждение, вздрогнул тот. — Пойдемте, пока не остыло.
Марина кивнула, и класс, негромко переговариваясь, утянулся внутрь корпуса, оставив последний аккорд призрачно звучать в полумраке двора.
***
Этой ночью никто не пытался удрать навстречу криминалу или устроить жертвоприношение, однако, Марине все равно не спалось, и она пошла на вечерний «обход».
Стараясь ступать беззвучно, девушка переходила от комнаты к комнате, прислушиваясь. Из-за дверей не доносилось ни звука. Но это-то и настораживало. Где подозрительная возня? Где игра в карты на деньги? Где здоровый храп, что вчера шатал стены? Только временами ей казалось, что где-то кто-то тихо переговаривается.
«Психотерапевт из тебя отвратительный, — прокомментировал ночную тишину внутренний голос. — Кто так детей спать укладывает?».
«Ничего, — успокаивая скорее себя, ответила голосу Марина. — Полежат, погрустят и заснут. А завтра новый день, новые шалости. Вон, какие-то Игрища скоро начнутся. Наверное, что-то интересное — не зря же так называются».
Марина проверила все комнаты, вздохнула и отправилась было к себе, когда у нее за спиной скрипнула дверь. Она обернулась.
— Флокси, ты чего не спишь?
Девочка смущенно переступила с ноги на ногу. В лунном свете ее рубаха — то ли ночная, то ли просто нижняя — выглядела неестественно яркой, будто потусторонняя. Еще и глаза феечки слабо флуоресцировали лиловым оттенком. Одно слово — привидение.
— Страшно, — призналось «привидение».
— Так ведь вроде даже не темно, — Марина огляделась. Неестественно яркие луны этого мира делали ночи прозрачно-серебристыми, и по-настоящему глубокий мрак можно было обнаружить только там, где не было окон, либо в окружении плотно растущих деревьев.
— Одной страшно, — феечка потерла свои плечи.
— А Кассандра? — уточнила Марина.
— Заснула только что, — вздохнула девочка, и будто в ответ на ее слова из открытой комнаты донесся могучий храп.
— Ну, давай, я посижу с тобой, — вздохнула Марина. — Только недолго, хорошо?
Феечка воссияла улыбкой, вцепилась в локоть учительницы и потащила ее в свою комнату.
Марина зашла и огляделась. За прошедшие сутки здесь стало еще уютнее. Девчонки набрали где-то здоровенный букет и засунули его в старую алхимическую колбу. Унылый подоконник сразу преобразился. На некогда голых оштукатуренных стенах гирляндами висели плетенки из рогоза с подвесками в виде шишечек.
— Ой, как вы здорово придумали! — изумилась Марина, оглядывая комнату, ярко освещенную лунами. В воздухе стоял приятный запах древесной стружки и цветущих полевых трав, и помещение окончательно перестало походить на музей или учебный корпус.
— Вам правда нравится? — спросила Флокси, уже забравшаяся с ногами на диванчик. — Честно?
— Честно, — подтвердила Марина, присаживаясь рядом. — Но ты ложись, давай. Я зашла, чтобы тебя уложить. Красоту вашу обсудим уже завтра, когда солнце взойдет.
Феечка послушно улеглась и укрылась покрывалом. Марина подоткнула его со всех сторон и погладила девочку по плечу.
— А Вы разве не ляжете рядом? — спросила она, заметив, что учительница осталась сидеть.
— Я? Зачем? — удивилась Марина.
— Мама всегда так делала, — вздохнула феечка. — Приходила ко мне, целовала, а потом ложилась рядышком и лежала, пока я не усну. Каждый вечер приходила из мастерской, чтобы уложить меня. А однажды не пришла. И папа не вернулся. И я сидела всю ночь одна и ждала их. И было очень-очень страшно.
Марина сглотнула. Потом подумала немного и прилегла рядом с девочкой, хотя это было весьма сложно ввиду маленьких размеров диванчика.
— Спи, — сказала она. — Все хорошо.
— Угу, — девочка шмыгнула носом, обхватила учительницу за шею рукой и чмокнула в губы, как вчера. Глаза феечки — большие, круглые — ярко отражали лунный свет и будто сами светились изнутри. На таком близком расстоянии это выглядело жутковато. Марину слегка передернуло, как от холода.
Но Флокси уже закрыла глаза, уткнулась в нее лбом, свернувшись в позу эмбриона, и приготовилась спать. Не прошло и двух минут, как девочка засопела.
«И что ей мешает вот так же засыпать одной или хотя бы с соседкой? — недоуменно подумала девушка, тихонечко слезая с диванчика. — Видимо, психологическая травма сформировалась».
Марина встала. Это простое действие далось ей неожиданно тяжело. Она полежала всего две минутки, а мышцы уже налились свинцом. Возникло ощущение, будто ее кто-то попытался поднять среди ночи, из самого глубокого сна.
