Единственное желание. Книга 5 - Надежда Черпинская
На мгновение Эл опустил глаза. Только на мгновение, но и этого оказалось достаточно, чтобы полукровка ощутил себя победителем.
Вдруг вышло так, что возразить рыцарю оказалось нечего. Ворон растерял всё своё красноречие. Но он тотчас пришёл в себя.
— Ну, ты-то, похоже, уже зашёл дальше взглядов…
— Что? — Кайл, уже готовый уйти, резко вернулся. — Что ты…
В синих глазах внезапно промелькнул страх.
— Проклятье! И ты ей это сказал?
Эливерт усмехнулся зло и грустно.
— Это она мне сказала, а не я — ей. Кайл, Дэини — умная девочка. И если она молчит и терпит, это вовсе не значит, что она ничего не понимает и не видит. Не смей с ней так, рыцарь! Не смей делать ей больно!
Кайл стоял молча, глядя себе под ноги. Несмотря на угрожающие нотки в голосе вифрийца, полукровка уже не пытался осадить его.
— Давай-ка завтра в Сизый мыс! — уже более миролюбиво закончил бывший атаман. — Пусть твои женщины поостынут немного! А то и до беды недалеко…
Не дожидаясь ответа, Ворон обогнул полукровку и, закинув на плечо куртку, зашагал по тропке к замку.
— Эл!
Короткий окрик вонзился в спину.
— Почему ты её отпустил тогда? Ты ведь любил её…
Ворон обернулся, хмыкнул, приподнял изумлённо бровь.
— Вот как? Это тебе Дэини сказала?
— Нет, — Кайл смотрел в упор, не мигая, словно пытался забраться внутрь, в душу, в сердце. — Я никогда её не спрашивал об этом. Боялся ответа. Я и теперь ничего знать не хочу. Было там — не было… Лишь один вопрос. Ответь! Почему ты отдал Дэини мне, если ты её любил?
Эливерт только головой покачал, с горькой такой усмешкой.
— Потому и отдал. Что любил. Только вот, сдаётся мне теперь — зря… Дурак ты всё-таки, рыцарь!
Ворон плюнул в сердцах и ушёл, больше не оборачиваясь.
Но полукровка его и не пытался остановить.
* * *
Настя вечером открестилась от ужина, сославшись на плохое самочувствие.
Но заботливая Шэрми не могла оставить гостью голодной, явилась в комнату с подносом еды и принялась расспрашивать, что болит у бедняжки, обещая приготовить нужный отвар.
— Не стоит, эрра Шэрми, мне уже лучше, — благодарно улыбнулась Рыжая. — Должно быть, продуло сегодня у моря. Я даже поем сейчас, правда. Спасибо вам!
Старушка не спешила уходить, смотрела мудрыми выцветшими глазами.
— Вы меня тоже ненавидите? — неожиданно для самой себя спросила Настя.
— За что? — изумлённо вскинула брови домоправительница.
— Я встала между ними…
— Между ними встала гордыня, — тяжко вздохнула Шэрми. — И глупость. А ты, милая моя девочка, заслуживаешь счастья. Обе вы заслуживаете. Пусть Всеблагая рассудит, как должно быть, и да будет её воля! А я не берусь…
* * *
Кайл вошёл в комнату, когда в окно уже заглянули густые летние сумерки.
Она не могла уснуть. Ждала его. Но сейчас притворилась спящей.
Настя слышала, как он разделся, лёг тихо и осторожно, чтобы не потревожить её сон.
В ней всё ещё теплилась слабая надежда, что сейчас он придвинется ближе, обнимет. Или, прижавшись к её спине, поцелует в плечо, щекоча горячим дыханием, от которого по всему телу побегут мурашки.
Но он так и остался лежать на своей половине, молчаливый, отстранённый, чужой. Так близко, и так далеко, как никогда.
И Насте показалось в этот тёмный час, что пропасть, пролёгшая между ними посередине этой постели, глубже и шире гибельного Лидонского ущелья.
27 Рабыня
Одинокая птица сидит
На карнизе окна.
У неё разорили гнездо
И украли птенцов.
Ты не смог бы ответить,
Кто может грустить как она,
Если б только взглянул
В выщербленное ветром лицо.
Павел Пиковский
Сумрак таился в мохнатых еловых лапах даже среди бела дня. Сырой туман вился над тропой. Капли вчерашнего дождя, будто серебряные мониста на кончиках игл. Пепельно-серые космы лишайника ползли по черным стволам, свисали седой бородой над дорогой с болотной зелени ветвей.
Хвойные чащи всегда производят слегка мрачное впечатление…
Но Сизый лес особенно напоминал владения какой-нибудь злобной ведьмы из жуткой сказочки.
И тишина — мёртвая, пугающая, даже птицы примолкли.
Нет, со слов Кайла в прежние времена в этой дремучей чащобе водилось изрядное количество дичи. Она и сейчас не перевелась, наверное. Но впечатление создавалось, что ничего живого в этом суровом месте нет.
Да, мрачный лес. И настроение такое же.
Кайл почти не разговаривал с Настей. И она ехала молча, погруженная в свои тяжёлые раздумья, ещё более пасмурные, чем угрюмые дебри вокруг.
Она повторяла про себя, словно молитву или мантру, вчерашние слова Эливерта: «Всё пройдёт! Всё встанет на свои места. Мы просто уедем отсюда, и всё уляжется, забудется», но поверить в них никак не получалось.
Стоило поднять глаза на Кайла, как в памяти снова вставала разрывающая сердце картинка — ледяная красавица Кея в объятиях её собственного мужа.
А тот, как назло, молчит сегодня виновато и напряжённо.
Странно, но у Насти не получалось злиться на полукровку. Она ещё и себя чувствовала неловко, будто уже одним своим присутствием рядом с ним совершала какое-то преступление.
Куда делась не по годам мудрая и знающая себе цену юная женщина?
Настя снова чувствовала себя той девчонкой, что мучительно пыталась разгадать, какие чувства на самом деле скрывает полукровка за холодным ликом и тихой улыбкой сомкнутых губ. Снова гадала, снова не понимала, и снова…
«Всё пройдёт. Всё встанет на свои места…»
Ничего ведь ещё не случилось. Откуда же это поганое чувство, что жизнь её рассыпается, разваливается на куски, на осколки. И это уже не склеить, не остановить, не вернуть…
Нет, рано отчаиваться, рано! Всё ещё можно спасти, можно, покуда все живы! А иногда даже после…
Кайл и с Эливертом перекинулся лишь парой слов, будто они и с вифрийцем чего-то не поделили. Или Рыжая просто накручивала на пустом месте?
Во всяком случае, полукровка за всё утро лишь объяснил, что Сизый мыс, сопредельная с Эруардом земля, и хозяин у неё другой.
Милорд Ратур прежде не водил с этими соседями дружбы, хоть и частенько наведывался на охоту в Сизый лес, а от него до нужного им теперь замка рукой подать.
Но владетель тамошний был из той же породы, что Шеали, скользкий и двуличный. Таких Ратур не любил.
Прежний хозяин уже упокоился с миром, и ныне его место занял сын по имени Экаиб. Но это ничего не меняло.
Сынок был весь в отца. Кайл
