Мелисса де ла Круз - Потерянные во времени

Они еще продолжали целоваться, когда его руки скользнули ей под блузку, и Мими улыбнулась. Каким бы Кингсли ни был уязвимым сейчас, он всегда оставался именно Кингсли.

– Может, тебе помочь? – поинтересовалась она. Она позволила Кингсли стащить с себя блузку через голову, и вдруг выяснилось, что она лихорадочно помогала ему раздеться, стаскивая куртку и расстегивая рубашку. Теперь она жаждала ощущать его всей кожей – желала почти до потери самоконтроля. Он нужен ей. Она хотела его. Сейчас и немедленно.

Кингсли отнес Мими на кровать, уложил на покрывало, и они помогли друг другу избавиться от остатков одежды, застенчиво улыбаясь. Потом Кингсли устроился сверху и снова ее поцеловал.

– Ты такая красивая! – произнес он.

– Даже на фоне здешних амазонок и сирен? Только не рассказывай, что ты хранил мне верность! На Кингсли Мартина совсем не похоже! – поддразнивая, заявила она и ущипнула его за шею.

– Это нетрудно. Никто из них не был тобой.

Мими провела рукой по его подтянутому животу, хорошо проработанным мышцам пресса, вздрагивая от шрамов на теле Кингсли. Могло показаться, будто его пытались освежевать. Торс и спину испещряли огромные пятна бугристой, омертвевшей кожи.

– Что это? – поинтересовалась Мими, чувствуя, как при мысли о боли, которую он перенес, на глаза навернулись слезы.

– Очутился слишком близко к субвертио.

– Похоже на стеклянную чешую, – сказала Мими, осторожно касаясь отметин. – Больно?

– Да.

И она не удержалась – расплакалась над Кингсли и над тем, что он перенес. Она принялась целовать рубцы, желая исцелить их своей любовью.

– Не надо, – попросил Кингсли. – Видеть не могу, когда ты такая грустная.

Мими крепко зажмурилась и кивнула:

– Я… я так люблю тебя!

Он вскрикнул, войдя в нее, а Мими ахнула и еще крепче прижала его к себе. Они сотрясали друг друга, а его слезы падали на ее лицо. Их поцелуи имели вкус соли и самопожертвования, и она растворилась в беспредельном наслаждении его тела и любви. Мими охватило исступление, которого она не ведала доныне.

После они лежали рядом. Голова ее покоилась на его плече. Мими переполнял покой. Кингсли посапывал во сне. Мальчишка! Мими ткнулась носом ему в шею, и он, не открывая глаз, поцеловал девушку. Подумать только, кроличья лапка на счастье!

Мими никогда еще не была так счастлива. Чувство было глубоким и придавало сил. Она осознала, что за бессчетные годы, проведенные на земле, не испытывала ничего подобного. Никто не любил ее настолько безгранично и безраздельно. Она никогда и ни с кем не разделяла подобных мгновений. Ее любовь к Кингсли – драгоценный дар, хрупкий и прекрасный купол, накрывший их двоих, но стремящийся разрастись на целую Вселенную, выйти за пределы Царства Мертвых и райского сада, заключить в себя всё и вся.

Она любила и любима. Остальное не имело значения. Как это просто! Но ведь поэтому Мими и отправилась в преисподнюю. Она наконец-то довольна жизнью. У нее получилось. Она добилась того, чего хотела. Просите, и воздастся вам. Ей воздалось стократно.

Но она ощущала нечто иное и неожиданное. Тьма, разрушительная ненависть и ярость, горечь и унижение, с которыми она прожила большую часть года, – все улетучилось.

Мими в голову пришла еще одна мысль, новая и поразительная: «Пусть Джек живет».

Она так сильно любила Кингсли, что простила даже своего блудного близнеца. Незачем тратить силы на выслеживание Джека и планы по его убиению. Она избавит брата от уз. Никакого суда крови не будет. В этом нет надобности.

– Эй, Форс, о чем задумалась? – поинтересовался Кингсли. – У тебя такой серьезный вид!..

Мими повернулась к нему и одарила поцелуем – одним из множества, которыми они обменяются за свою бессмертную жизнь.

– Я решила, что нам стоит повторить.

Так они и сделали.

Глава 39

Сумерки в саду

Оставить ковен – дело очень серьезное. Аллегра и не сомневалась, что поступает правильно, но иногда ловила себя на мысли: а что сейчас делает Чарльз? Девушка надеялась, что он сумеет оправиться от удара и обрести покой. Аллегра верила, что свобода от уз облегчит ее ношу, но на сердце ей легла тяжесть. Она обрела любовь, но потеряла все, что было драгоценно для нее, включая легендарную, прославленную историю – неизменную часть своей личности.

Бен просто обожал ее, но сколько же имелось всего, чего он никогда не узнает и не поймет! Хотя она и влюбилась в него именно по этой причине. Он увидел в королеве вампиров человеческую ипостась, хрупкую ранимую девушку.

Однажды утром, вскоре после ее заточения, в имение принесли телеграмму – срочный вызов. «Я в «Фэйрмонте». Буду ждать тебя в чайной комнате в четыре».

– Кто в наше время шлет телеграммы? – поинтересовался юноша, глядя, как Аллегра читает полоску бумаги.

– Моя мать, – ответила она, разорвала листок и бросила в мусорное ведро. Она не разговаривала с матерью с момента отъезда из Нью-Йорка. До нынешнего времени Корделия не предприняла ни единой попытки связаться с дочерью.

– Когда ты нас познакомишь? – спросил Бен.

– В другой раз, – сказала Аллегра. – Извини. Просто… вам сейчас лучше не встречаться.

Бен кивнул, хотя и расстроился. До вечера они не возвращались к разговору.

Когда Аллегра вошла в величественное лобби отеля, мать сидела на диване, суровая и неумолимая, как всегда. Девушка наклонилась и чмокнула Корделию во впалую щеку. Кожа напоминала на ощупь бумагу, пахла гигиеническим тальком и «Шанель № 5». Но если не считать нескольких новых морщинок вокруг ярко-голубых глаз, мать ничуть не изменилась. На мгновение перед девушкой возникла картина – Корделия, выглядящая немного старше, разговаривает с барышней помладше самой Аллегры. Кто эта девочка? Дочь, которую она родит Бену? Почему она с Корделией? Конечно, из-за того, что Аллегра не будет иметь возможности растить ребенка. Она вспомнила другое видение: себя в коматозном состоянии, уже в больнице. Могла ли она сделать что-нибудь, чтобы изменить судьбу, собственное будущее? Бен уговаривал ее не бояться, но он понятия не имел, с чем им предстоит столкнуться в реальности.

– Булочку? – поинтересовалась Корделия, прерывая мысли Аллегры.

– Нет, спасибо.

– Зря. Они недурны.

Аллегра смотрела, как мать ест аккуратными, выверенными движениями, и сама, словно в отместку, шумно глотнула воды из стакана.

– Я знаю почему ты здесь, – решила нарушить молчание девушка.

– Да? – Корделия поставила чашку. – Пожалуй, меня это не удивляет.