Хозяйка графских развалин - Мстислава Черная
— Проходите, — кивает она.
Я невольно поражаюсь игре еë интонации. Начала она говорить глядя на меня, и тон был гостеприимно-уважительным, как с равной или даже стоящей на полступеньки выше. Но как только еë взгляд касается Гарета, тон преображается и одно единственное слово, начатое как приглашение, она завершает как приказ.
Воины раздвигают полог, пропускают нас, и полог сходится, воины остаются снаружи. Или вовсе уходят ловить шаманку.
Слева из складки ткани выглядывает серовато-смуглый парнишка, в глазах живое детское любопытство. Почти молниеносно он скрывается за пологом, но тут же появляется в полный рост и выносит две большие подушки, нежно-голубую и бледно-розовую, укладывает на пол, отступает, но по знаку целительницы тотчас возвращается.
Она опирается на его руку и садится, выбрав голубую подушку, жестом приглашает меня на розовую.
Интересно, в цветах есть какой-то символизм?
Может, подарить господыне пару кресел и журнальный столик? Сидеть на подушке экзотично и даже удобно, когда за спиной ещё стопка и можно опереться, облокотиться. Но вставать с пола? Почему такой выбор? Не верю, что демоны ни разу не видели мебель.
Гарет при всём желании подать руку мне не может — магические узы не пускают.
Но он находит решение.
Опускается рядом со мной на одно колено и подставляет плечо. Проделывает он настолько величественно, что у меня дыхание перехватывает. Прямая спина, развёрнутые плечи и гордо поднятая голова — он выглядит как рыцарь из легенды. Пальцы подрагивают, когда я кладу руку на его плечо. Просто прикосновение, казалось бы, а сердце начинает стучать в бешеном ритме.
Наверное, я впервые по-настоящему вижу в Гарете не просто симпатичного парня, а привлекательного мужчину. Раньше, глядя на умопомрачительное сочетание голубых глаз и тëмных волос я с симпатией думала: "Бывают же на свете", никак не соотнося графа с собой.
Только что мои мысли изменились — "Хочу".
Пока я барахтаюсь в своих мыслях и полыхнувших горячих, очень горячих, фантазиях, целительница принимается расспрашивать Гарета о сётрах-близняшках.
И делает это фантастически.
Поскольку подушки Гарету не досталось, он садится на пол, скрещивает ноги, а Амела — я вспоминаю, как её зовут — задаёт вопросы мне, и то, что в это время я витаю в облаках её ни капли не смущает. Спасибо, хоть не требует повторять за Гаретом, чтобы принять ответ от меня, а не от него.
Как по мне подобный стиль диалога — это чистый цирк. Гарет вон тоже иронично выгибает бровь и, по-моему, с трудом удерживается от усмешки.
— Леди Даниэлла, почему вы убеждены, что леди Гэби и леди Мими не одарены?
— Так называемые детские артефакты, — объясняет Гарет, — на которых начинают практиковаться, на девочек не реагировали. Отец пробовал отказаться от артефактов, но девочки всё равно ничего не чувствовали.
— Как леди Гэбби чувствовала себя после уроков магии, леди Даниэлла?
Я молчу.
Отвечает Гарет:
— Жаловалась на головную боль. Однажды теряла сознание.
Нашу странную беседу нарушает топот ног и шелест крыльев.
Полог выгибается, а через щель в помещение кувырком вваливается тëмно-красный попугай с зелëно-синим хвостом и синей каймой на крыльях.
— Карр! — истошно кричит он, кувыркаясь по полу.
— Карр! — слышится клёкот снаружи. Вторая птица попала в полог и не может выбраться.
Красно-сине-зелёный попугай вскакивает на ноги, встряхивается, отчего становится похожим на яркий перьевой шар.
— Какой… — только и успеваю сказать я.
Кувырки выглядели пугающе, но птица, похоже, в полном порядке, взмывает к потолку легко и свободно.
Попугай зачем-то бросается то ли ко мне, то ли на меня.
Гарет пытается заслонить меня от когтей.
С ором через полог наконец прорывается второй попугай, жёлтый и подозрительно знакомый, и, выставив когти, врезается в красного.
Летят перья.
Птицы, молотя воздух крыльями, удерживаются от падения и идут в новую атаку друг на друга.
Очнувшись, целительница создаёт перед собой дымное облако бледно-зелёного свечения и резким движением выбрасывает его в птиц. Попугаи, словно почувствовав, уворачиваются, не прекращая боя. Целительница пытается повторить трюк с волшебным облаком, снова промахивается.
Услышать в её исполнении брань, наверное, последнее, что я ожидаю.
Амела раскидывает руки, и мутно-зелёный дым стремительно заполняет помещение.
— Карр! — слышу я.
На плечи наваливается сонливость. Впору свернуться на подушке клубком… Это действие целительной магии, да?
Зелёное облако прорывает жёлтый попугай и пикирует на меня.
Я только пискнуть успеваю. Птица с дивным проворством рвёт когтями лиф платья, помогает себе клювом и вырывает одну из двух слёз солнца, ту, что крупнее. Облако опадает, зелёный дым сгущается у пола, и в просвете видно, что красный попугай лежит распластав крылья и вытянув шею. Он глубоко дышит, надуваясь и плавно сдуваясь. Похоже, чары были сонные? Несмотря на атаку жёлтого попугая и, казалось бы, явную угрозу, я больше хочу прилечь, чем отбиваться.
Сонливость одолевает. Я с трудом держу глаза открытыми.
Вырвав слезу, жёлтый попугай взлетае к потолку, подальше от зелёного успокоительного.
— Дани! — слышу я мужа.
Гарет не смог меня закрыть от обеих птиц сразу и смотрит теперь растерянно и виновато.
— Всё хорошо… — заверяю я. Не совсем, конечно. Как возвращать ценный камешек? Но мне слишком лениво о нём думать. Хочется спать.
— У тебя кровь.
— А?
Я опускаю взгляд. Ну да, платье порвано почти до неприличия. Бельё — тоже. Меня теперь прикрывает не одежда, а сплошные лоскуты, да ещё и на груди две глубоких царапины, больше похожие на разрезы.
Боли почему-то нет, хотя по виду ран болеть должно.
Целительница, выдав новую порцию ругательств, направляет на жёлтого попугая новую порцию усыпляющей магии. Он шарахается, врезается в полог, запутывается, но справляется быстрее, чем целительница успевает его достать, и вываливается в коридор.
Амела бросается следом. Я — за ней. Зачем — не знаю. Порыв гаснет, словно батарейка села, и я приваливаюсь плечом к Гарету, потому что глаза закрываются.
Попугай уцепился когтями за полог, висит на пологе вниз головой. Слеза по-прежнему в клюве.
Увидев нас, попугай ловко переворачивается головой вверх, хвостом вниз.
— Нет, — шепчет целительница.
— Карр, — раздаётся вялое ворчание красного попугая.
Между тем жёлтый перехватывает слезу когтями и, ехидно покосившись на нас, проглатывает, как какой-то орешек. Глоть, и нет драгоценной слезы.
— Зараза, — выдыхаю я. Сожрал мои деньги! Большие деньги…
— Карр! — отвечает попугай с легко
