Милонгеро - Галина Дмитриевна Гончарова
Семья?
Э-э-ээ… свекор? Прекратит пить – сможет за женой ухаживать.
Свекровь? У нее есть муж и сын.
Сын? То есть мой супруг? Дорогой супруг, а пусть вам Трисия поможет! Да-да, та самая, с соседней улицы. Я для нее даже пару медяков оставлять буду.
Придет с утра, грязь вытряхнет, постели поменяет… чего тут сложного? Я справлялась – и она справится…
Супруг аж закашлялся от неожиданности.
Да, Трисия и была той самой девкой, к которой он бегал. Но как об этом скажешь жене?
Или… она знает?
Рамона медленно опустила ресницы, как бы подтверждая – знает. Именно, что все. И везти этот воз больше не намерена.
Лошадь сбросила ярмо, сплюнула удила – и поскакала на свободу. И удержать ее не представлялось никакой возможности.
Пока муж собирался с мыслями, да думал, что сказать, Рамона подхватила свои вещи, взяла за руку дочь – и ушла из супружеского дома.
Навсегда?
Нет…
Забегая вперед, она возвращалась. Два раза в месяц приезжала в гости, все ж не один год прожила с супругом. И детей ему по любви рожала. Не ее вина, что он добро сменял на помойное ведро, и ее любовь на грязную девку. Которая, кстати, вскоре бедолагу и бросила – к чему он ей с проблемами? Он ей с деньгами нужен был, да с услугами. А уж с чужим домом, да с чужими стариками… нет, на такое Трисия не соглашалась. Ей и свои-то родные нужны не были.
Рамона и дочь с собой привозила, и денег подбрасывала, хотя и не мужу – свекрови. Муж бы их мигом на девок размотал, а свекровь на хозяйство пристроит.
Но семейная жизнь у нее была в особняке Сильвио Байеса. И все об этом знали. И никто не осуждал. А если кто и шипел… что за дело до этого Рамоне? У нее был любимый человек и ее дети. А остальное – неважно.
Платок она носила. И дочери его передала за три дня до ее свадьбы.
Но это уже совсем другая история…
* * *Дженио очнулся от острой боли в голове.
Болело все. Кажется, даже уши отваливались. Но и все остальное не радовало.
Болели вывернутые руки – на них он был подвешен на стене. Не то чтобы они вышли из суставов, но все равно неприятно. Болели ноги – затекли. Тошнило… вот этому желанию Дженио противиться не мог. Желудок аж судорогой свело.
– Буээээээ….
За что и получил по морде от палача. Так, превентивно, чтобы чувствовал, где находится.
Впрочем, когда Дженио пригляделся к палачу, он пожалел, что не сдох.
И что пришел сюда – пожалел, и что пришел в сознание – тоже… только вот даже в обморок теперь не упадешь, вон как улыбается, негодяй, поглаживая раскаленные прутья в жаровне.
Негодяй, да…
Человек? А вот это уже вряд ли…. Не должно быть у человека ни кожи светло-серого цвета, вроде акульей, ни двух рядов острейших зубов, ни маленьких черных глаз без зрачка и белка…
Не человек. Не акула. Но их жутковатое соединение, от вида которого хотелось орать и биться в конвульсиях. Жаль только – не поможет.
Вот когда Дженио проклял свою жадность! Трижды и четырежды! Чего он сюда сунулся? Ладно бы Дальмехо… того не жалко! А он?! Ведь были, были у него деньги, на пару лет хватило бы, если не шиковать… нет, захотелось больше! Ну и получи, и распишись! Кушайте, не обляпайтесь!
Палач смотрел на Дженио. И кажется, понимал, о чем думает клиент. Впрочем, неудивительно, на такой работе надо быть хорошим психологом.
А потом началась предварительная обработка.
Мясо поливают маринадом. И дают отстояться. Вот и с клиентом в пыточных тоже делают нечто подобное. Дженио слегка побили, раздели, полили ледяной водой, чтобы не вонял к приходу господина, и ненадолго оставили в покое. Пусть повисит, подумает, что с ним сделают и в каких позах… и ведь сделают. Если господин прикажет.
Господин появился достаточно быстро. И двух часов не прошло. Другое дело, что по теории относительности это время показалось Дженио вечностью.
Появился, улыбнулся…
– Поговорим?
Дженио и спорить не стал. А чего сопротивляться? Все равно из него все вытряхнут, это понятно. Вопрос в другом. Останется он с целой шкурой или нет?
Останется ли он вообще жив?
Увы, отвечать на вопросы предстояло ему. И намерения у господина были самые что ни на есть безжалостные. Было бы кого жалеть…
* * *Рейнальдо добрался до города далеко не сразу. Уже вечерело, поэтому он подумал и решил пока не соваться к Тони. Он даже не сомневался, что там сейчас тан Риалон, а этот может защитить доверенную ему женщину.
Еще как может.
А вот Рейнальдо надо было пообщаться с другим человеком. Потому что завтра… кто его знает, что будет завтра? Это сто лет назад его смерть никому не принесла боли. Родственники пережили ее спокойно, получили наследство и порадовались. Мать умерла.
Друзья…
Хочется верить, что его оплакали и помянули, как полагается. Но и только.
А сейчас…
Рейнальдо понимал, что ему грозит серьезная опасность. И не хотел пропасть для единственного человека на земле, которому был по-настоящему дорог. Для Паулины.
Потому и стучал он в окно ее комнаты. Потому и ждал ответа, чувствуя себя восемнадцатилетним юнцом… у призраков не замирает сердце? Не колотится? Ошибаетесь, им тоже может не хватать воздуха, они тоже могут трепетать и дрожать, они могут любить.
Они мертвы?
Телом – да, а душа-то жива! Душа кричит, душа болит, душа рвется на части…
Тонкая рука отдернула занавеску.
– Рей!
– Паула…
Конечно, Рейнальдо мог просочиться прямо в комнату. Но это было бы некрасиво. С любимой девушкой так не поступают. Поэтому Паулина открыла окно, и призрак втянулся внутрь. Поклонился, коснулся поцелуем протянутой ему руки. Пусть почти неощутимым… это не для тела, это для души.
– Я соскучилась, – просто сказала девушка.
– Я тоже, – сознался Рейнальдо. И словно в ледяную воду бросился. – Паула, любимая, я должен извиниться перед тобой.
– За что?
– Я не рассказал тебе всего. И может быть, завтра-послезавтра меня не станет.
– Рей! Почему?!
– Потому что так будет правильно. Я постараюсь прийти, но если меня не будет неделю… да, думаю, недели нам хватит, я очень тебя попрошу поговорить с твоей кузиной.
– С Тони?!
– Да, родная. С Антонией. Я не лгал тебе, но умалчивал о многом. Именно Тони помогла мне. Я был когда-то убит… там, в скалах. Она призвала меня, она освободила, я мог бы уйти, но предпочел остаться. И сейчас по слову и крови привязан к ней.
– Я могу это изменить?
– Это не надо менять, любимая моя. Ни к чему. Тони – не хозяйка мне, она подруга, она хороший и добрый человек… я вполне свободен и делаю, что пожелаю.
