Марта Акоста - Ночной полдник
Километр, еще километр, еще, и скоро я увидела огни небольшого городка. Перейдя на шаг, я вдруг поняла, что дышу легко; это может очень понадобиться — если я буду деградировать и дальше и совершу какое-нибудь ужасное преступление, то, возможно, мне придется убегать от полицейских.
Через центр городка, состоявший из заведения под названием «Клуб Левака — Зацени и Оторвись!», салона хиропрактика, автозаправки, кабинета врача и небольшого продуктового магазина, пролегала двухполосная магистраль. Вампиры, питающие склонность к роскоши и изысканности, вряд ли стали бы влачить несмертное существование в Ла-Басуре.
Для моей разгоряченной кожи прохладный воздух продуктового магазина был сущим благом. Взяв корзинку, я постаралась сделать вид, что затовариваюсь для ужина. В этом супермаркете продавались продукты, способные вызвать массовую истерию у представителей продовольственной элиты. Я взяла пушистый белый хлеб в нарезке, салат айсберг, соус для спагетти в консервной банке, картонную коробочку с сыром пармезан и упаковку спагетти. Потом, будто бы после некоторых раздумий, я направилась в мясной отдел.
Ассортимент был неважнецким. Упаковки сосисок, сероватые куски курицы и гамбургеры. Я заглянула в отдел замороженных полуфабрикатов, надеясь, что переохлажденные бургеры выглядят симпатичнее, и вдруг, позади огромных пакетов с куриными крылышками Баффало, предназначенными для микроволновки, увидела странные темные колбаски.
На упаковке с замерзшими колбасками было написано: «Boudin noir».[66] Я понятия не имела, что это, но что-то во мне говорило: «Эй, детка, это то, что нужно!» Рядом с консервами обнаружились пластиковые контейнеры с куриной печенкой, плавающей в соблазнительной темно-алой жидкости. Я сложила все упаковки с колбасками и все контейнеры с печенкой в свою корзину.
Женщина средних лет, которая пробивала покупки, увидев колбаски, подняла на меня взгляд:
— Они вам нравятся? — поинтересовалась кассирша.
— Конечно, — ответила я, беря пачку жвачки с ароматом гаультерии.
— Мы продаем их только из-за Левака. Эти французские анархисты все что угодно сожрут.
Вероятно, она ожидала, что я тоже начну горячо осуждать наших братьев и сестер по liberte, egalite и fraternite.[67] И хотя во французском меню я могла бы прочитать только pommes frites,[68] я возразила:
— У них потрясающая еда.
— Ну, если вы считаете, что колбаски, сделанные из крови, потряса-а-ающие, — сказала она. — Фу-ты ну-ты! Вам и печенка нравится?
— Одна подруга подарила мне книгу рецептов Джулии Чайлд,[69] — объяснила я. — Хочу попробовать все рецепты. Э-э… у вас есть шалот и испанский олоросо?[70]
— Шалот — это лук. Вон, рядом с картошкой у меня лежат зеленый и желтый. А что там такое испанское вы хотели?
В подтверждение моей легенды пришлось купить головку желтого заплесневелого лука и бутылку кулинарного хереса. Выйдя из магазина, я свернула за здание, на автостоянку. Потом спряталась за мусорным баком и зубами надорвала упаковку с колбасками. Сказать о таком великолепном мороженом лакомстве, как «Boudin noir», что это солоноватый кровяной леденец, — значило не сказать ничего. Сожрав колбаски, я засунула в рот жвачку, чтобы освежить дыхание.
От такой закуски мне захотелось пить, а потому я решила заглянуть в здешнее злачное местечко. «Клуб Левака — Зацени и Оторвись!» представлял собой гремучую смесь западного бара и викторианского борделя. А именно: красные бархатные обои, латунные канделябры, головы животных на стенах, зеркала в витиеватых позолоченных рамах, ржавые подковы, ворованные дорожные знаки и плевательницы.
Я стала разглядывать посетителей, а они — меня. В клубе находилась удивительно разнородная публика — в основном белые, но присутствовали также латино — и афроамериканцы, а еще — азиаты. Большинство были одеты в джинсы, однако попадались люди в деловой одежде, немного помятой за день.
Мое внимание привлек один тип, сидевший в одиночестве; на его столике возвышалась горка газет и тетрадей. Это был мужчина лет сорока с брюшком и намечавшейся лысиной, одетый в клетчатую рубашку с короткими рукавами. Я уселась за свободный столик неподалеку от него и осмотрелась.
— Здесь нет официантов, — сказал мужчина, взглянув в мою сторону. — Давайте я принесу вам их фирменное.
Я хотела было ответить: «Нет, спасибо», — но он уже удалился. Посовещавшись с раздраженным барменом, тип вернулся с бутылкой без этикетки и двумя бокалами.
— Левак сам делает вино. Оно вряд ли выиграет какой-нибудь приз, зато от него никто еще не умер.
Он разлил по бокалам булькающее светло-золотистое вино.
— Меня зовут Берни Вайнз.
— Милагро Де Лос Сантос.
Он расплылся в улыбке.
— Наконец-то в Ла-Басуре появилось milagrode los santos. Мы его давно уже дожидались.
— Я как раз думала о том, откуда у города такое название, — призналась я.
— Это одна из моих любимых историй. — Хлебнув вина, Берни Вайнз состроил физиономию. — Жил-был испанский дон, и была у него красивая, но беспокойная возлюбленная по имени Кармелита.
Эта земля принадлежала ему, и он, построив гасиенду для Кармелиты, пообещал в скором времени приехать, чтобы жить здесь вместе с нею. Однако так и не приехал — он просто выбросил ее как мусор, lа basura, а она сходила с ума, ожидая любимого. Говорят, Кармелита по-прежнему ждет своего дона. Если прислушаться к завыванию ветра, можно услышать, как бедняжка зовет его.
— Надеюсь, она просто обзывает его нехорошими словами, — возразила я. — Эта история — правда?
Берни пожал плечами.
— Возможно. А может, когда-нибудь здесь захоронили радиоактивные отходы.
— А вы-то сами во что верите?
— В такой вечер по пути домой хочется слушать одинокий плач Кармелиты.
— Вы поэт, Бернард. Кем вы работаете?
— В дневное время я учитель английского в средней школе. А еще я внештатный корреспондент «Еженедельной выставки».
— Желтая газета? Та, что пишет о детях инопланетян и двухголовых козлах?
— Я вижу, вы знакомы с нашим славным изданием, — с ухмылкой заметил он. — Теперь ваша очередь. Кем работаете вы?
Рассказывая о переработке сценария, я старалась говорить так, чтобы Берни не заподозрил меня в хвастовстве. Я не назвала ему имени автора, но сообщила:
— В этом тексте есть какая-то безрассудная красота.
— Получается, что поэт — это как раз вы!
Берни попросил рассказать о сюжете и, когда я сообщила о чупакабрах, рассмеялся.
