Развод со зверем. Он не отпустит - Анна Григорьевна Владимирова
— Пройдемте, — наконец, приказали мне, и я только поднялся, когда входная дверь в кабинет распахнулась, и послышалось глухое:
— Подождите.
В кабинет прошел Святослав и, не взглянув на меня, шлепнул на стол документ:
— Приказ об освобождении.
Что-то в его голосе, бледности лица и взгляде поставило нервы на дыбы. Он меня освобождал, не спрашивая.…
— Сейчас проверю, — нахмурился человек, — подождите…
— Нам некогда ждать! — рявкнул Свят и посмотрел мне в глаза: — В Алёну стреляли.
*****
— Север….
Я не слышу ничего. Мой взгляд прикован к снимку МРТ. На нем — чёрно-белое звездопадное облако осколков. Но руки не дрожат, сознание ясное, и ни одного вопроса к себе.
— У тебя нет времени на свое мнение, Яр, — глухо цежу я. — Моей жене грозит паралич с минуты на минуту.
— Север, у меня есть хирург, — тем не менее, договаривает дед.
Он должен был это предложить.
— Оперировать буду я, — отрезаю решительно.
Наши взгляды с Ярославом Князевым встречаются совсем ненадолго. Времени и правда нет. И он отдает ответственность за это решение мне. Я только киваю и прохожу в предоперационную. Он идет за мной, сообщая:
— Буду ассистировать.
— Спасибо.
Два часа.
Слишком много времени упущено. Пока Свят получил документы, пока мы прорвались к выходу, скидывая с себя охрану, пока домчали до клиники… У нас осталось примерно два часа до того момента, как Алёну парализует бесповоротно. Этот сухой факт не приносит ни одной эмоции. Мое сознание натаскано и натренировано собираться в одной точке времени и оставаться в ней часами. И Алёна не станет исключением. Сейчас — она пациент с пулей, воткнутой в позвоночник. И я выложусь на полную.
— Ты скажешь ей, что ты — рядом? — слышу голос Ярослава. Он смотрит в операционную. — Ты успеваешь.
Я медлю всего секунду, и эмоции всё же разогревают солнечное сплетение, а за ними в голове проносится мысль, что это может быть последний раз, когда я вижу Алёну. Но я сцепляю зубы и прохожу к операционному столу. Она лежит на животе, голова зафиксирована, но ещё в сознании. Я беру ее за руку:
— Алён, это я….
— Север…. — хрипит она.
— Да, я буду тебя оперировать. — Я присаживаюсь рядом так, чтобы она хоть немного могла меня видеть. Она пытается на меня посмотреть, и взгляд ее полон страха. — Алён, всё хорошо, не бойся….
Она улыбается. Вымучено, испугано.
— Ты здесь.… — шепчет хрипло.
— Да, — выдавливаю я из себя улыбку. — Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
— Ты — в надежных руках. Теперь спи и ничего не бойся. Я тебя вытащу.
Она сжимает мою руку, но вскоре отпускает, а я вскидываю взгляд на мониторы. ЭЭГ падает до изолинии, но проводимость к пальцам ног ещё сохраняется.…
Эмоции гаснут, когда я обрабатываю руки в мойке. Ярослав уже наготове, проговаривает риски для ассистентов вслух. Формальность, но хорошо помогает мне выбросить из головы остатки страха….
— Потеря контрольной точки кровоснабжения…. спазм артерии — двусторонняя параплегия. Травма корешков конуса — утрата контроля мочевого пузыря. Трансекция дурального мешка — ликворея, инфекции.…
— Ты умеешь воодушевлять, — бросаю я ему, становясь рядом, — поехали.
Первый разрез на выдохе…. первое кровотечение…
— Увеличить венозное давление.
Инструменты четко сменяются один на другой в руке, все действуют максимально профессионально. Потом я подумаю о том, как повезло мне с дедом и клиникой, в которую он, подключившись, сразу увез Алёну. Сейчас эта мысль мелькает где-то на задворках сознания, не мешая процессу.
Я снимаю остаток кости, открывая светлую пульсирующую тень дурального мешка. Пуля сидит сбоку, как медный глаз.
«Артерия.… — горит в мозгу красным, — все внимание артерии».
Только тут монитор моргает жёлтым — проводимость от правой стопы упала. По рукам проходит дрожь, но я быстро справляюсь, раздраженно стряхивая её в мыслях. Алгоритм противодействия уже в работе — папаверин, стимуляция, мучительно долгий счет до тридцати секунд….
— Проводимость восстановлена, — сообщает Ярослав.
Время выиграно, по рукам судорогой проходит слабость. Кажется, я переоценил себя? Но и эта мысль быстро выцветает в сознании, почти не цепляя. Передо мной — застывшая пуля. Одно неверное движение….
— Пинцет, — командую я, — диаметр ноль семь.
Я фиксирую пулю и еле значимо подтягиваю. Только даже от этого неуловимого движения костная пластинка надламывается, и струя темной крови бьет фонтаном.
— Тампон, — рявкаю я, действуя четко — прижимаю ткань одной рукой, а другой удерживаю пулю, не давая ей провалиться внутрь. Только пальцы сводит предательская судорога.…
— Север, — предупреждающе зовет меня Яр, готовый сделать все, что потребуется, но я только отрицательно качаю головой:
— Держу.
Пятнадцать секунд, и пуля выходит, а кровотечение останавливается. Грудная клетка наполняется воздухом, а по виску скатывается капля пота. Звон металла в тарелке кажется новым выстрелом. Но это ещё не конец. Остались фрагменты кости и пули, и на их удаление уходит ещё несколько часов. Но самое страшное позади.
— Проверьте потенциалы.
— Проводимость сохранена.
— Отличная работа, — тихо констатирует Яр.
А я поднимаю голову, чтобы коротким движением размять шею, и замечаю в комнате наблюдения мать. Она стоит надо мной и не сводит с меня глаз, обняв себя руками, но, когда наши взгляды встречаются, ободряюще улыбается.
54
— Держи….
Я поднял голову и взглянул на мать. Она протягивала мне стакан с кофе и устало улыбалась. Будто боялась коснуться, но и уйти не могла.…
— Спасибо.
За окном начинало светать. На часах — пять утра двенадцать минут. Приборы контроля за состоянием Алёны наполняли палату еле слышной звуковой пульсацией.
— Как она?
— Стабильно, — хрипло сообщил я, и прикрыл глаза, пережидая новый прилив страха.
Нет, Алёне ничего не угрожало…. Пока что. Показатели были стабильны, и я сделал все, чтобы она могла ходить.
— Поговоришь со мной? — Мама подкатила стул и села рядом.
— Я не знаю, что тебе сказать, — выдавил я, с трудом выпрямляясь. — Все слишком просто для тебя, чтобы ты нуждалась в словах.…
— Я
