Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Арнаутова Дана Твиллайт

— Ну, теперь она барготову дюжину раз подумает, прежде чем делать тебе гадости, — бодро сказал Саймон. — Господа, а не принять ли нам одно полезное и приятное правило? Мы все с разных курсов, но выбраны в ученики лучшим некромантом Ордена — это чего-то да стоит! Пообещаем друг другу, что если кого-то из нас оскорбят — остальные обязаны вступиться. И не только как за брата по гильдии или сестру… — указал он взглядом на Айлин, — но и как за кровного родственника, если понадобится. Кто не согласен, пусть скажет об этом сейчас! Обещаю, что никакой обиды на него не затаю.

— Кто же от такого откажется, Эддерли? — хмыкнул Тимоти Сэвендиш, долговязый блондин с пятого курса. — Это честь для нас.

Остальные одобрительно закивали, и даже Морстен, чуть помедлив, тоже кивнул. Ему, единственному простолюдину среди дворян, явно было не по себе, и Айлин сочувственно ему улыбнулась, но юноша почему-то отвел взгляд.

— Клятва верности? — задумчиво уточнил Дарра и пожал плечами, вставая с постели Саймона: — Что ж, почему бы и нет? Ничего, что противно чести, разумеется. В остальном клянусь быть верным другом каждому, кто верен нашему союзу.

— Клянусь! — вскочил Драммонд и поднял чашку с карвейном, словно оружие на присяге.

— Клянусь… клянусь!

Оба Оуэна, Галлахер и Кэдоган, последовали его примеру, спрыгнув с подоконника.

— Клянусь… Клянусь! Клянусь…

Юноши один за одним вставали, и даже Саймон потянулся с постели, но снова упал в подушки, виновато улыбнувшись, а Дарра предостерегающе положил ему на плечо руку.

— Клянусь, — тихо и будто нехотя сказал Морстен, и Айлин, поняв, что осталась последней, вскрикнула срывающимся голосом: — Клянусь!

Никто не рассмеялся, все приняли ее клятву, как должное, и она по примеру прочих поднесла к губам остывший шамьет, показавшийся горьким, как лекарство.

— Ну вот, Ревенгар, теперь у тебя почти дюжина названных братьев, — улыбнулся ей Саймон. — Дарра…

Аранвен молча ему кивнул и повернулся к Айлин.

— Простите, мне пора, — поспешно сказала она, вдруг смутившись. — Я… пойду?

— Позвольте проводить вас, милая Айлин, — негромко, как всегда, сказал Аранвен, и Айлин, смутившись, кивнула.

Все ее попытки вести себя согласно этикету в Академии постоянно проваливались, но идти темными коридорами в одиночку — это гораздо неприличнее, чем принять любезное приглашение адепта Аранвена. То есть просто Дарры…

В жилое крыло они шли молча. Айлин видела, как Дарра умеряет свой широкий шаг, чтобы она не торопилась, и чувствовала себя совсем маленькой. Но возле самой комнаты он остановился, выслушал ее торопливую благодарность и поклонился. Правильным взрослым поклоном, и Айлин чуть не опозорилась, но вовремя вспомнила, что означает именно таким образом отведенная за спину левая рука кавалера и чуть выдвинутое колено… Поспешно подала руку, и Дарра, приняв ее ладошку, легко коснулся губами запястья, а потом, выпрямившись, безупречно вежливо пожелал доброй ночи и исчез в темноте коридора.

Айлин перевела дух и растерянно подумала, что, наверное, есть правила этикета и на такой случай, но она их точно не знает. А дюжина братьев — это очень странно, но она совершенно об этом не жалеет! Что бы там ни думала матушка.

Когда камердинер преградил ему дорогу у самой двери королевского кабинета, Грегор так удивился, что даже не разгневался. «В любое время дня и ночи, без доклада и просьбы о позволении», — звучал приказ, отданный о нем Малкольмом двадцать лет назад и до сих пор соблюдавшийся неукоснительно. Собственно, если бы не этот приказ, то однажды…

Он отбросил несвоевременную мысль и поднял брови, глядя на камердинера. Кстати, как его? Этот слуга тоже у Малкольма лет двадцать не менялся, и Грегор вспомнил имя без особого труда — Джастин.

— Прошу прощения, милорд Бастельеро, — склонился седовласый камердинер в почтительнейшем поклоне. — К его величеству нельзя… никому… Умоляю, ваша светлость…

— Какого Баргота? — очень ровно и вполне мирно поинтересовался Грегор. — Погодите, Джастин, он там… с ее величеством?

— Эм…

— С кем-то другим?

Камердинер вскинул голову и в ужасе замотал ею, отрицая саму возможность подобного.

— Нет-нет, ваша светлость, ни в коем случае! Его величество… он несколько нездоров…

— Настолько нездоров, что не может меня принять? — еще спокойнее поинтересовался Грегор. — Я не вижу здесь целителей. И либо сейчас услышу истинную причину, почему мне нельзя увидеть короля, либо вам лучше убраться с дороги, Джастин. Я ценю вашу преданность Малкольму, только поэтому…

Камердинер отчетливо побледнел, и Грегор не без раздражения подумал, что раньше слуги его не боялись. Вот их хозяева-дворяне — случалось, а срывать гнев на низшем сословии он всегда считал недостойным аристократа.

— Успокойтесь, — сказал он утомленно. — И…

— Какого демона? — послышался голос из кабинета, и Грегор посмотрел на чуть приоткрытую дверь с изумлением. — Джастин, гони всех! Королеву, наследника, канцлера, Архимага! Да хоть самого Баргота, если заглянет на огонек!

— Слышите? — усмехнулся Грегор, поправляя манжеты и в упор глядя на камердинера. — Меня в этом списке нет, так что, полагаю, его величество не будет против.

И, взглядом отодвинув обреченно посторонившегося слугу, вошел в кабинет, а потом плотно закрыл дверь за собой.

— Доброго вечера!

— А-а-ага… — поднял низко опущенную голову Малкольм, и Грегор увидел то, что уже понял по голосу короля. — И правда… кто же еще…

— Вы бы предпочли Баргота, ваше величество? — не удержался Грегор, рассматривая его.

Малкольм был пьян. Чудовищно пьян, учитывая его обычную стойкость к вину. Голубой бархатный камзол, в котором он был на балу, небрежно валялся у ножки стола, уставленного — один-два-три… — тремя кувшинами арлезийского. Закуски на столе почти не наблюдалось, так, пара обглоданных ребрышек, зато лежали какие-то бумаги, уже залитые вином до полной неузнаваемости. Это на Малкольма тоже было совсем не похоже. Швырнуть чернильницей или бутылкой в кого-то — запросто! Но документы он держал в порядке даже без секретарей.

— Сядь, — велел Малкольм, глядя на него мутным, ничего не выражающим взором. — И налей себе. Раз пришел.

— Ваше величество приглашает? — уточнил Грегор, еще не зная, как себя вести. Может, и вправду стоило оставить Малкольма наедине с очередным кувшином? Каждому иногда нужно сбросить оковы этикета… Но какого Баргота здесь творится? С чего? — Боюсь, вы так резво пришпорили лошадей, что мне вас не догнать.

— Сядь, — повторил король, помолчал и добавил: — Не строй из себя шута. Не сейчас.

— Как скажешь, — кивнул Грегор.

Смахнул со свободного кресла какую-то бумагу, брезгливо покосился на стол и взмахнул рукой. Легкий удар силой сгреб размокшие листы и прочий мусор к дальнему краю, а лужа вина бесследно высохла. Малкольм только хмыкнул, поболтал на весу очередным кувшином, убедившись в наличии содержимого, и щедро плеснул в единственный кубок, подвинув его Грегору.

Грегор, мгновение подумав, кубок взял. Разумеется, он бы никогда не пригубил из чужой посуды — из той же самой брезгливости и гордости, но Малкольм был единственным исключением.

— Твое здоровье! — он сделал глоток отличного арлезийского и не поставил кубок обратно, а обхватил его ладонями, держа перед собой и испытующе глядя на короля. — И какова причина для всего… этого?

— А что, нужна причина? — ухмыльнулся Малкольм, и оказалось, что то ли он не так уж пьян, то ли стремительно трезвеет. — Думаешь, мало их?

— Но ты напился сегодня, — уронил Грегор, не желая думать, что его слишком долго не было при дворе, вдруг у старого друга уже вошло в обыкновение коротать вечера с бутылкой? — Что не так?

— Все, — глухо сказал Малкольм, глядя куда-то мимо него так пристально, что, будь он некромантом, Грегор бы решил, что король увидел призрака. — Все не так… Бастельеро, тебе было когда-нибудь стыдно за прошлое? Так стыдно, чтобы… кровь мерзла.